Автор: Майкл Флеминг-мл. (для Deadline)
9 сентября 2014
Многие посмотрели «Охотника на лис», когда Беннетт Миллер и Sony Pictures Classics устроили премьерный показ в Каннах. Я увидел фильм вчера в Торонто, и история о двух Олимпийских золотых медалистах-борцах, чьи пути пересекаются с эксцентричным наследником семьи ДюПон Джоном вышла одинаково душераздирающей и как исследование из ряда вон выходящих характеров, и как трагедия.
Человеческая потребность, которую выворачивают и разъедают отношения Марка и Дэйва Шульцев с Джоном ДюПоном, настолько же сильна, как и странная связь между убийцей из «Хладнокровного убийства» Перри Смитом и Труманом Капоте в первом художественном фильме Миллера. «Капоте» получил пять номинаций на «Оскар» и принёс Филипу Симуру Хоффману награду за «Лучшую мужскую роль», а следующая работа Миллера – «Человек, который изменил всё» – получила шесть номинаций на «Оскар», включая «Лучший фильм года». «Охотнику на лис» прочат «Оскары» с момента Каннской премьеры, где Миллер был назван «Лучшим режиссёром», фильм был номинирован на «Золотую пальмовую ветвь» и похвалы удостоились Стив Карелл, Ченнинг Тэйтум и Марк Раффало.
Миллер уже устал говорить о ДюПоне и Шульцах, и видно, что это – не его любимая тема. Но в понедельник он был открыт для дискуссий; он всегда любил фестиваль в Торонто со времён тёплого приёма его дебютного документального фильма «Рейс». И нельзя не отметить, что Миллер сберёг для Deadline немало серьёзных и глубоких размышлений о своей короткой, но выдающейся карьере в кино.
– Вы однажды сказали, что «Капоте» полностью исчерпал вас и Филипа Симура Хоффмана. Какую цену вы заплатили, и насколько это сравнимо с «Охотником на лис»? Оба фильма – невероятно печальные и трагичные истории со сложными персонажами, которых трудно разделить на чёрных и белых.
– Для меня эта плата связана не столько с самим фильмом и его героями, сколько с тем, какую цену пришлось заплатить за то, чтобы позволить им стать для тебя важными. Это особенно трудно – позволить самому себе настолько проникнуться, но это необходимо, чтобы зайти максимально далеко.
– Когда я прочитал о преступлении ДюПона, мне это показалось трагичным, но не более того. Как вы нашли в этом сюжете настолько глубокое исследование человеческой натуры?
– Незнакомец подошёл ко мне в магазине, вручил конверт и сказал: «Здесь история, которую вы захотите превратить в фильм». Спустя месяц, когда я выбрасывал всякий хлам, я заметил его и подумал: «А это что?». Всё началось с прочтения газетной статьи. История такая необычная, странная. Но всё же в ней чувствовалось нечто знакомое. Когда история тебя захватывает, и когда ты не можешь забыть о реальных событиях, – для меня это означает, что такая история – нечто большее, чем её элементы; она может выступать метафорой.
– Здесь есть три сложных и многогранных персонажа – ДюПон Карелла, Марк Тэйтума и Дэйв Шульц Раффало. Когда вы прочитали ту первую статью, кто из них заставил вас сказать: «Я должен разобраться в этом человеке и увидеть, как такое могло произойти»?
– Дело было не в каком-то из персонажей, а в отношениях между ними. Джон ДюПон, этот неимоверно богатый дядька, который ничего не смыслит в борьбе. Марк и Дэйв Шульц, два олимпийца, которые переезжают на ферму и позволяют событиям выйти из-под контроля. Что могло произойти? Абсурдность того, что этот мужик, дилетант, сошёлся с этими борцами, меня заинтриговала. Также что-то в этом напоминало мне жизнь в нашей стране, где мы не всегда знаем, как друг с другом ужиться.
– Психоз и извращённая потребность в формировании межличностных отношений кажется параллелью с «Капоте». Вы уже дважды обращаетесь к этой теме. Вы не изучали психологию? Откуда у вас такой интерес к этому?
– Возможно, мне самому нужно сходить к психотерапевту, чтобы ответить на этот вопрос. Меня естественным образом притягивает эта тематика. Пару месяцев назад Джон Килик (продюсер «Охотника на лис» – прим. переводчика) спросил меня, чем буду заниматься дальше, и я поделился с ним четырьмя идеями, над которыми размышляю. Он сказал: «А, всё точно такое же, как в твоих остальных фильмах». Я спросил, о чём это он. А он сказал: «Они о людях в мирах, где им нет места». И это правда. Капоте в Канзасе. Билли Бин в бейсболе – не там, где ему положено быть. Даже моя документалка посвящена человеку с душой романтика и поэта посреди цинизма 20 века.
Есть один детский рассказ, который я помню с малых лет. Птенец выпал из гнезда и пошёл искать свою мать. Он спрашивает у парового экскаватора и других вещей: «Ты моя мама?». Он сдвинут со своего места и запутан этим миром. Он не знает своего места, но пытается найти его, найти своё предназначение и того, с кем он долен быть. Так же, как и многие из нас живут неестественной и просто неправильной жизнью. Нужны доказательства, чтобы мы проснулись, чтобы кто-то вывел нас из этого гипноза. Иногда нужны непомерные доказательства, чтобы осознать, что ты делаешь не то, что должен. Это как история про волшебника из страны Оз. Человек выброшен из места, где он должен быть, и он вынужден отправиться в непреодолимое путешествие, чтобы вернуться домой. Вот он, «Человек, который изменил всё».
– Когда вы начали свои исследования, насколько сильно вы симпатизировали ДюПону?
– Сильно, причём очень скоро. Возможно, это мой недостаток. Я по своей природе сочувствую людям, особенно когда у них всё дошло до крайней точки. Он трагическая фигура. Когда я работал над «Капоте», то чувствовал, что отклоняюсь от того, как Капоте писал книгу, что здесь трагическая фигура – это Перри Смит. Да, события были трагическими и ужасающими, целая семья была убита. Но этот парень тоже переживал трагедию. Такое отношение не всегда популярно и его трудно выразить, но у меня есть уникальный дар всех жалеть. Я хочу знать, как они дошли до такого состояния.
– Мы видим сложные отношения ДюПона со своей чопорной матерью, и её разочарование от того, что он не соответствует представлениям о наследнике этой знаменитой американской семьи. Что именно он искал в Марке Шульце, когда в «Лагерь Foxcatcher» прибыл этот борец, у которого хватало своих комплексов и чувства покинутости?
– Они оба стремились утвердить друг друга за счёт ассоциации друг с другом. Марк – чемпион, а ДюПон считает, что может стать для Марка ментором. «Я веду людей, – говорит он, – я тренирую их перед Олимпийскими играми, даю им надежду и шанс в Америке». ДюПон относился к этим спортсменам с почтением и негодованием. Он был как некрасивая девушка, которая тусуется с красавицами; та, которая каким-то образом входит в эту компанию, но никогда по-настоящему не станет её частью. Он представлял себя на Олимпиаде, своё возвращение домой и принятие поздравлений от конгрессменов и сенаторов, которую будут хлопать его по спине и говорить: «Молодец, Джон. Ты услужил своей стране, как тебе это удалось?»
– Насколько вас волновало то, что Карелл прочно ассоциируется у зрителя с комедиями, и он может оказаться недостаточно убедительным, изображая вычурного человека, меняющегося в страшную сторону? При просмотре фильма зритель должен почувствовать потенциал опасности и трагедии. Что убедило вас в том, что он справится?
– Я с ним познакомился поближе и мы много об этом говорили. Было видно, как глубоко он вник в суть персонажа и насколько серьёзно он готов подойти к его исполнению. Он решил, что позволит себе показать те ужасные качества, которые нисколько не смешны и выходят за рамки «зоны комфорта», в которой он раньше находился как актёр, будь то по своему желанию или из-за отсутствия выбора. Та доброта, которую в нём и его персонажах видят окружающие… как он сам говорит, он раньше играл только героев с мягкой сердцевиной, никогда не играл персонажа, который мог даже подумать о такой вещи, как убийство. Так же люди относились и к ДюПону.
Но Стив также и комик, что означает, что у него есть тёмная сторона, которую он прячет от людей. Нет ничего непривычного в том, что у человека с комическим талантом есть другая сторона, которую он не раскрывает. Рано или поздно мы узнаём, какая тьма там таится. Когда я с ним встретился, он чётко дал понять, что ему эта роль под силу. Он посмотрел мне в глаза и сказал: «Я готов стараться, давать тебе всё, на что способен».
Я брал интвервью у Стива и многих других комиков. Мне всегда казалось, что он и Уилл Феррелл – единственные среди них, у кого нет тёмной стороны. Возможно, это неотъемлемая часть их призвания.
Мне кажется, Уилл Феррелл, наверное, исчадие зла в душе, самый мрачный из всех. Он известен среди комиков как тёмный рыцарь. Злой, злой человек с опасной душой.
– Звучит так, будто вы хотите заполучить его в свой следующий фильм.
– Вообще-то, я с ним уже беседовал о некоторых вещах и с удовольствием поработал бы с ним. Нутром чую, у него есть что-то сногсшибательное, чем он ещё не поделился. Я в этом уверен. И я считаю, что он сверхталантлив.
Ченнинг Тэйтум – человек-загадка. Я увидел его в фильме Дито Монтиеля, в котором он снялся в начале своей карьеры, и он мне всегда казался ходячей бетонной плитой, я не видел в нём ничего особенного. Но чем больше на него смотришь, тем больше происходит за его гранитным фасадом. Его Марк Шульц – тихий, плотно сжатый пучок ярости.
– Почему, кроме внешности олимпийского борца, Ченнинг был правильным кандидатом на роль?
– Вы сами только что ответили. Тот фильм Дито, «Как узнать своих святых», был для меня достаточно показательным. Я посмотрел и встретился с ним. Я предполагал, что он просто амбал, громила из Куинса, который был жёстким, не***во опасным чуваком. Когда я с ним познакомился, то понял, что он не из Куинса, а с Юга, из Алабамы. Говорить с куинсским акцентом он научился. И ещё он – самый милый человек на свете. Он помешан на Питере Пэне, хочет сделать о нём приквел. Вот какой он, а не тот чел из фильма Дито. И он свой потенциал ещё не раскрыл. Это был первый фильм, в котором я его увидел, и я сразу же предложил ему роль, лет 7 или 8 назад.
– Так давно? Несмотря на то, что особого опыта у него ещё не было.
– Верно. Он согласился, а затем начал отстраняться до той степени, что выбыл из проекта. Мне не удалось сделать фильм, да и в те времена никто не знал, кто он.
– Почему вам не удалось снять фильм?
– Денег не было. Я сделал «Капоте» и подумал: «Я ведь сделал “Капоте”. Нас только что номинировали. Я могу сделать всё, что захочу». Я всерьёз в это верил.
– А ваш актёр из «Капоте» получил «Оскар».
– Да. И затем последовал один из болезненных моментов осознания. Не-а. Может тебе и предлагали этот фильм или тот, но если ты хочешь делать что-то своё, ничего не выйдет. Я пытался снова и снова, годами занимался исследованием, писал сценарий, находил актёров, а затем искал деньги и просто не мог их найти.
– И вместо этого вы взялись за «Человека, который изменил всё», который остался без постановщика после того, как студия Sony попрощалась со Стивеном Содербергом в выходные прямо перед началом съёмок. Другие свои фильмы вы создавали с нуля. Чем вас привлёк «Человек, который изменил всё»?
– История и то, что у них вышел такой балаган. Мне позвонили и сказали, что Брэд Питт очень хотел бы встретиться и поговорить о фильме. Я читал книгу и различные версии сценария, которые были написаны на тот момент, и подумал пару дней, а потом просто задумался над этим персонажем и понял, что эта работа по мне. Он находится в мире, где ему не место. Я придумал свою версию, полетел в Лос-Анджелес и предложил её Брэду Питту, а он сказал: «Отлично. Давай сделаем так».
– Всё так просто, потому что весь фильм держался на нём.
– Он был старшим братом, защитником, выдающимся продюсером. Он – воплощение того, каким должен быть продюсер. Он не только играл главную роль. После очень длительной первой встречи он сказал: «Давай работать». Они забраковали одну из версий, потому что посчитали её некоммерческой, но у меня подход тоже был не очень привычным. То, что я хотел делать, не было самым простым вариантом. Он сказал, что всё будет хорошо, и если вдруг возникнут проблемы, с которыми я не справлюсь, нужно сообщить ему. Несколько раз такое случалось, он вступал в дело и одним телефонным звонком…
– Был ли какой-то конкретный камень преткновения, с которым поддержка Брэда была особенно полезной для вас?
– Был; только я не могу об этом говорить. Никто не хочет, чтобы им позвонил Брэд Питт с просьбой сделать шаг назад.
– Было ли самым привлекательным в генеральном менеджере Oakland Athletics Билли Бине то, что он сам был феноменальным игроком, пострадавшим от неграмотного менеджмента, севшим на мель, а затем вернувшимся на самый верх в качестве умного управляющего?
– Он был не там, где должен быть.
– То есть, ему следовало бы поступить в колледж, набрать больше опыта и стать Марко МакГуайром?
– Нет, нет. Они были неправы насчёт него. Он никогда не был игроком в бейсбол. Он был хорошим школьным игроком, которого ошибочно приняли за нечто большее. Его побороли в первом раунде и, по правде говоря, его вообще не должны были брать в команду. Он должен был стать или игроком в футбол, чем ему предлагали заниматься в Стэнфорде, или надо было браться за учёбу. Он ненасытен в своей любви к чтению, у него огромное любопытство по жизни. Это было поиском мудрости и мифов. Это «Волшебник страны Оз», человек не на своём месте, сделавший поворот не туда и оказавшийся в мире, где ему не нужно быть, и который ему не нравится. Всё это – истории о поиске мудрости, как «Волшебник страны Оз».
Ты говоришь: «Я заблудился», и встречаешь кого-то, кто говорит: «Чтобы достичь просветления, соверши этот невыполнимый подвиг, добудь метлу ведьмы. Найди Священный Грааль. Принеси мне Копьё Судьбы, принеси мне голову Иоанна Крестителя на блюде. Неважно. Сделай нечто немыслимое и покажи результат мудрецу в конце пути – и он даст тебе силу». Герой всегда добирается до конца пути, находит мудреца и говорит: «Я сделал невозможное, а теперь дай мне ответ». А ответ – это «Теперь ты знаешь, что всё это время ответом был ты сам, и ты уже находишься дома». Вот это был «Человек, который изменил всё».
– Между Ченнингом и Марком Раффало в ролях братьев Шульц видна удивительная физическая связь, когда мы видим их в первый раз за разминкой на матах. Есть некое физическое выражение, язык братской любви и близости, который изображается деликатно и говорит всё о том, что эти братья значат друг для друга, об их сложных отношениях. Как вы этого достигли?
– Они семь месяцев тренировались, учились бороться, меняли свои тела. Когда дело дошло до съёмок той сцены, было скорее ощущение съёмок документального фильма. Правда. Они отрепетировали то, что произойдёт, включая сломанный нос. Я сказал: «Давайте просто всё снимем. Как бы всё проходило? На мате только вы вдвоём, что вы будете делать?». Я сказал хореографу дать им волю. Они друг друга размяли, а я просто оставил камеру включённой. Когда дело дошло до монтажа, я понял, что у меня есть 25 минут прописанных сцен, предназначенных для сообщения зрителю о том, что эти ребята значат друг для друга. Но когда я посмотрел эти моменты и собрал воедино ту сцену, я понял, что эти 25 минут можно вырезать. Потому что то, как они относятся друг к другу, видно в этой маленькой сцене.
– Изображение близости между любящими друг друга братьями ещё больше усилило чувство порочности и неправильности в схватках между Марком и ДюПоном. Были ли у ДюПона по отношению к Марку сексуальные намерения, или же он просто был избалованным извращенцем, который не имел понятия об интимной близости или у него не было того мужского свода правил, по которому жили Дэйв и Марк? По какому принципу вы создавали неловкость этих сцен?
– Опять же, ваше описание заставляет меня думать, что это мне надо брать интервью у вас. Всё было именно так. Когда я со всеми разговаривал по поводу этого подтекста, пытаясь его понять, я заметил, что атмосфера была заряжена какой-то сложной сексуальностью, которую никто не хотел признавать, в том числе и сам ДюПон, и она так и не вышла наружу. Но где-то на глубине было чувство: «Что это такое? Ладно, он платит нам, не будем об этом задумываться».
– Не так уж далеко от отношений между убийцей Перри Смитом и Труманом Капоте.
– Очень схоже.
– Я смотрел «Охотника на лис» и думал о других актёрских работах Марка Раффало в этом году – в «Обыкновенном сердце» и «Хоть раз в жизни» – и мне кажется, что из всех актёров на сегодняшний день он лидирует по эмпатии. Как вы поняли, что он так эффектно сыграет Дэйва Шульца – старшего брата, которого хотел бы иметь каждый?
– Марк Раффало – человек с самым большим сердцем из всех моих знакомых. Он небезразличен ко всем, он открытый и любящий человек. Они с Ченнингом во время съёмок стали как братья. Мне трудно представить работу над этим фильмом без него. Вдова Дэйва Шульца и его дети неоднократно приезжали к нам в гости. Я с ними встречался раньше, и Марк Раффало к нам присоединялся. Показатель того, насколько Нэнси и её дети открыты, и насколько велики их сердца – это то, как тепло они приняли Раффало. До той степени, что Нэнси дала Марку очки Дэйва.
У меня слёзы наворачиваются, когда думаю об этом, потому что Раффало ко мне пришёл и сказал: «Мне их дала Нэнси, они принадлежали Дэйву». Он сомневался в том, стоит ли их надевать, но в фильме он носит очки Дэйва. Муж этой женщины был убит, а мы – кинематографисты из другого измерения. Мы из другой части мира, которую она не знает, но доверяет. Для неё сказать «Вот, это очки, которые носил мой муж, и я хочу отдать их вам» – это личный знак поддержки от неё, детей и множества людей из этого сообщества, которые принимали участие в создании фильма.
Дэйв был человеком с тысячей лучших друзей. Он сам был лучшим другом для множества людей. Они приходили, приезжали и прилетали на съёмочную площадку. Некоторых из них я включил в фильм. Человека, снимавшего для ДюПона самохвальные документальные фильмы, проводившего интервью и монтировавшего их, звали Дэйвид Док Беннетт.
Это он склонял Марка и Дэйва к выдумкам о том, насколько ДюПон для них важен как ментор. Это звучало смехотворно, потому что он просто богач, который не умел бороться и не мог поделиться ни атлетическими способностями, ни умом.
Человек, задающий Марку Раффало эти дискомфортные вопросы – тот же, что в реальности. У него сохранились написанные от руки вопросы, которые он задавал Дэйву Шульцу, и он дал нам неотредактированный видеоматериал, лёгший в основу сцены, и он в ней играет. Всё это – знак искренности и серьёзности, с которыми мы подходили к процессу, но и сам Раффало этому во многом поспособствовал.
– Вы сделали четыре фильма, все основаны на реальных историях. Я хотел спросить, почему вы не пошли по пути вымышленных сюжетов, но после того, что вы только что рассказали, я понимаю.
– Думаю, я это однажды сделаю, и вымышленные истории – одна из вещей, над которыми я размышляю. Я думаю, что грань между вымыслом и правдой настолько размыта, что когда начинаешь серьёзно анализировать и разбирать по слоям художественные произведения, то замечаешь, что все они навеяны реальными переживаниями. Аналогично, «Охотник на лис» – это интерпретация истории из жизни, использующая приёмы рассказа вымышленных историй, чтобы добраться до правды событий. Это не намеренно, но истории, основанные на фактах, придают твоей работе нечто приземлённое, благодаря чему ты остаёшься честным.
– Я помню, как давно читал статью о Братьях Коэн, и том, как им не давал покоя сюжет из новостей, в котором мужчина пропустил свою жену через измельчитель для древесины. Его поймали как раз перед большим ливнем, который смыл бы её останки и сделал бы преступление идеальным. И разумеется, измельчитель попал в «Фарго» спустя годы. Можно ли вас отнести к людям, которые читают тысячи историй из жизни и газетных статей в поисках моментов для кино?
– Нет. Я вообще мало читаю. Я просто жду, пока что-то меня заденет.
– Уверен, в каждом интервью вас спрашивают о Филипе Симуре Хоффмане, с которым вы «выросли» в этом бизнесе. Я не буду вдаваться в детали, но не могли бы вы поделиться дорогим сердцу воспоминанием, которое говорит о том, что он для вас значил, или каким-то его поступком, который делал его таким исключительно талантливым человеком?
– Когда вы сказали «дорогое сердцу воспоминание», первым делом в голову пришёл момент, когда я пригласил его на показ первой монтажной версии «Капоте». Я ещё никому её не демонстрировал, но хотел, чтобы он увидел. Создание этого фильма было очень, очень, очень трудным по ряду причин. Это было более чем трудно; для меня это был изнурительный опыт во многих смыслах. Жестокость, с которой он стремился к перевоплощению в эту роль, была… если бы я сам не был таким же, я бы не смог смотреть на то, каким уязвимым и измождённым он себя сделал в течение рабочего процесса.
Я запустил материал на монтажном столе Avid, вышел из комнаты и ждал его в кухоньке поблизости. Это было уже после конца рабочего дня, никого больше там не было. Фильм заканчивается, я слышу, как открывается дверь, он идёт в мою сторону. Он достаёт сигарету, зажигает её. Его это явно зацепило. «Это было трудно, это было трудно, – сказал он. – Но хорошо для нас. Мы хорошо справились».
– Значит, режиссёр-дебютант, не знавший, хорош ли его фильм, получил ответ в тот момент?
– На тот момент у фильма всё ещё были проблемы, надо было ещё многое уладить, но он просто… в то мгновение все затраты оправдались, мы хорошо справились.
– И это после того, как мы смотрели на то, как он рвал себя на части.
– Если подумать, у меня есть история получше. К тому времени, как мы прибыли на Берлинский кинофестиваль, он уже был никакой от всех этих интервью. Люди начали его фотографировать, просить автограф, и он был утомлён тем, насколько поверхностными были задаваемые вопросы. От этого наступает онемение. Вечером накануне нашего показа он хотел отдохнуть и сказал: «Мне кажется, я больше не хочу этим заниматься». Премьера фильма состоялась 2 сентября, а сейчас был февраль и до «Оскаров» оставалась пара недель. Мы в Берлине, и на следующий вечер у нас назначен большой ужин по случаю показа на 50 человек. Затем нам надо выходить на сцену. Несколько человек с этого ужина кружили вокруг него. Он подошёл ко мне и сказал: «Я больше так не могу. Я выйду и посмотрю последние полчаса фильма». И он просто исчез в кинотеатре. Я был за кулисами, слышал музыку в конце фильма. Он выходит и садится. У него всё лицо мокрое от слёз. Он сказал: «Бедняга, бедняга. Фильм прекрасен». Он имел в виду Капоте, это он бедняга, но всё звучало так, будто Фил тут ни при чём.
Когда есть слишком много вопросов и слишком много интервью с людьми, которым всё недостаточно интересно, начинаешь отстраняться от первоначальных планов того, чем должен быть фильм и почему ты его сделал, а суть фильма становится чем-то иным. Ты обрастаешь корой. Он посмотрел фильм, вернулся, и показалось, что у него появился маленький молоточек, который одним ударом разбил эту кору, оставляя лишь честность и чистоту. И это вернуло меня к самому важному. Иллюзия блеска и глянца пропала, и я снова вспомнил, где нахожусь, и для меня это оказалось невероятно ценным напоминанием о том, что важно. Надеюсь, я донёс суть того, что сказал. У него была способность пробираться сквозь фальшь и достигать того, что действительно реально.
