Душит ювелирка
Декабрь 1991 года. Место действия: Сандрингемский дворец в Норфолке, частная усадьба династии Виндзор, где члены королевской семьи планируют встретить Рождество. Все уже собрались и ждут только принцессу Диану, которая заплутала в окрестностях на своем Porsche и остановилась близ родного дома, чтобы побеседовать с пугалом, одетым в пальто её отца.
Уже этого достаточно, чтобы понять – рождественского настроения у Дианы нет и не будет, ведь она приняла твёрдое решение разойтись с Чарльзом. А заодно порвать с истеблишментом, поскольку от всей этой удушающей роскоши, архаики незыблемых традиций, постоянного надзора и прочего королевского абьюза у принцессы сдают нервы и конкретно едет крыша, приводящая к булимии, мыслям о суициде и галлюцинациях, в которых ей мерещится Анна Болейн.
Вновь обращающийся после «Джеки» к личным драмам сильных женщин из высшего света, чилиец Пабло Ларраин сразу же снимает с себя любую ответственность за происходящие на экране события титром «Сказка, основанная на реальной трагедии». Поскольку понимает: за своё видение душевных метаний «Королевы людских сердец» ему может прилететь как от ревнителей исторической правды, так и от самих Виндзоров.
Условный подход к изображению истории Дианы Спенсер понятен: он позволяет избежать клише картин на тему «жизнь замечательных людей» и одновременно предлагает собственное метафорическое представление её образа, имеющее право на существование, ведь, согласитесь, никто из нас не знал принцессу (да и всех остальных высокопоставленных особ) по-настоящему. Однако результат трудов режиссёра эффект тоже вызвал неожиданный – во время просмотра «Спенсер» словно качаешься на настроенческих качелях, когда кино то начинает нравиться, то вызывает неописуемое раздражение.
Если в «Джеки» Ларраин выбрал интересную тактику, пытаясь изучить Жаклин Кеннеди в самые горестные для неё минуты (не без помощи грамотно выписанного сценария), и постоянно находил важные штрихи к портрету этой выдающейся женщины, то главным инструментом в «Спенсер» выступает гиперболизация.
Если рассматривать кино как символическую притчу о некой фигуре, попавшей в окружение, совершенно для неё чуждое, с этой точки зрения оно построено любопытно. Сюрреалистическая атмосфера королевского поместья наполнена напоминающими живых призраков Виндзорами и всё чаще вызывает ассоциации с отелем «Оверлук» из кубриковского «Сияния», и дошедшая до ручки Диана вот-вот сама схватится за топор. Здесь нужно взвешиваться перед обедом (на ум то и дело приходит шедевр Элема Климова «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен» с его цитатой «Митрофанова – минус сто грамм»), спрашивать разрешение на выбор платья к ужину. Еду тут доставляют исключительно военные, а единственный человек, с которым можно поговорить по душам – горничная Мэгги (Салли Хокинс), испытывающая к принцессе недвусмысленные чувства (но и её потом отошлют подальше).
А вот если подойти к фильму Ларраина как к препарированию самой Дианы в сложный для неё период, то кино тут же превращается в наигранный слезливый фарс и начинает нешуточно раздражать.
Трагедию Дианы уже рассказала новейшая история с фактами – и Ларраин не вносит ни капли нового в её портрет. По сути, он разными средствами пережёвывает одну и ту же банальнейшую мысль: Диана – это великомученица, третируемая Виндзорами. Он подчёркивает свою максиму ежеминутными истериками, надрывом и повышенным мелодраматизмом, прибегает к непременным клише вроде рассыпающихся жемчужин, отчаянно срываемых с шеи задыхающейся Дианой.
К Кристен Стюарт претензий никаких – понятно, что сей гротескный образ, больше напоминающий Ренату Литвинову, чем реальный прототип, является концептуальной фишкой и для актрисы эта роль (возможно, лучшая из сыгранных) станет хорошим упражнением для отработки техники. Большая проблема в том, что сопереживать этой карикатурной Диане физически невозможно, она лишь в паре сцен выглядит нормальным человеком (сочельник с сыновьями и прогулка с Мэгги по пляжу), а всё остальное время носится по коридорам с заплаканными глазами, жеманно пожимает плечом, пафосно заламывает руки, разговаривает с манерным, дрожащим придыханием, впадает в истерики и сходит с ума.
Такой подход придаёт всему повествованию неуместный комизм. Символический ряд вроде навязчивой фиксации на Анне Болейн, мёртвых фазанов, бесед с пугалом и поеданий супа с жемчугами зачастую выглядит безвкусицей, а ближе к финалу Ларраин вообще решает устроить типичную для Стюарт фотосессию Chanel.
Ни отчаянно нагнетающийся саспенс на ровном месте, ни антураж готического триллера, ни шикарная операторская работа не могут заставить проникнуться и, тем более, как-то сочувствовать этой неживой наигранности и театральщине. Ведь при ближайшем рассмотрении картина оказывается лишь китчевым упражнением режиссёра в визуальном нарративе, нежели глубоким взглядом на многоплановую личность Дианы и ситуацию, по-настоящему её сгубившую – и виновны тут не только опереточно выглядящие Виндзоры, беззубо обвинить которых пытается Ларраин.
