Фестиваль документального кино «Артдокфест» уже более десяти лет подтверждает статус самого скандального в России. В этом году за шесть дней показов один фильм благожелатели отечественного производства попросили проверить на экстремизм, второй сняли за два часа до сеанса «по звонку», а на третьем активисты движения SERB и вовсе распылили токсичный газ – только бы выкурить зрителей из зала до того, как они досмотрят картину о вооруженном конфликте на Украине.
Казалось бы, что ещё? Помимо уставшей власти и тлена общечеловеческого бытия в России, наконец появляется самостоятельное направление в кино, имя которому «рефлексия по Советскому Союзу». Конечно, идея не новая, да и подобное ответвление в фестивальной программе было и раньше, но впервые сразу две работы на одну и ту же тему входят в конкурс, да так, что даже дополняют друг друга невероятным образом.
Конечно, никаких договорённостей не было. «Красная душа» Джессики Гортер приехала из Нидерландов через русский ГУЛАГ, массовые захоронения Сандармоха и личные истории репрессированных. А минималистичная «Стена» Дмитрия Боголюбова вообще делалась одним днём, да ещё и на самом видном и популярном месте в столице. В самом её сердце, что тоже символично.
Оба фильма – своеобразный манифест. Оба (утрированно и коротко) – об отношении к Сталину и советскому рабскому мышлению, которое никакими ветрами не выдувается и никакими Путиными с колен не поднимается. Рабский ген – это навсегда. Как Первомай или «Жить стало лучше – жить стало веселее». Это у нас в крови и, к сожалению, это слишком заметно, несмотря на обилие продукции Apple и Coca-Cola.
Дмитрий Боголюбов рассказывает, что на создание фильма его вдохновила «Мадонна Литта» Леонардо Да Винчи. Был такой видео-эксперимент: люди гуляют по Эрмитажу, а потом вдруг видят картину великого гения. Камера скрупулёзно запечатлевает их реакцию. В «Стене» тот же метод. Только вместо Мадонны – Иосиф Виссарионович Сталин, а вернее то, что осталось от него подле Кремля: 40 минут экранного времени люди идут поздравлять вождя с днём рождения. Несут цветы, волокут портреты и фотографии генералиссимуса (разве не все выкинули?), читают стихи собственного сочинения, молятся и жгут лампадки из IKEA, целуют мраморный лоб и клянутся в верности. Здесь и Зюганов, и чудаковатая бабушка с молитвословом, и молодой менеджер по продажам. Здесь и та самая убогая одежда под цвет траурного венка, и убогое представление о «чуде по Марксу» – как будто ничего и не умерло. Или умерло, но воскресло. Или ещё страшнее: вовсе и не собиралось умирать.
Конец ожидаемый и вполне логичный: кусок глыбы в гвоздиках примерно по подбородок продолжает тихо стоять. До следующего дня рождения. Особенно располагает в режиссёрской работе внимательность к молодым лицам. Камера всегда старается ухватиться именно за них. И действительно, как такое до сих пор возможно? Почему они здесь?
Тот же эпизод воспроизводится в картине Джессики Гортер: день рождения вождя, только снятый в другом году. Шок для зрителя – те же лица. Та же самая женщина, несущая портрет. Тот самый дедушка, шепчущий тайные заклинания над могилой.
«Красная душа» – это больше личная или даже семейная история. Главные герои взяты из разных эпох, но в одном они схожи – обречённость в топтании на месте просто поражает воображение. Выдавливание из себя всего советского не приводит ровно ни к чему. Мы заражены, и, кажется, спасения от этого нет нигде.
Личные истории репрессированных при Сталине лихо закручиваются с настоящим и будущим. Да так, что причинно-следственные связи лежат прямо на поверхности. Рана живёт, но в картине Гортер приобретает ещё и ужасный запах: её можно забинтовать, но вылечить – вряд ли. Это вторая картина Джессики о совдеповском аде, представленная на «Артдокфесте». Первая была посвящена блокаде Ленинграда и получила приз в 2011 году. И это тоже удивительная тяга. Рефлексия о Союзе глазами режиссёра не этой самой культуры, который интуитивно движется с камерой навстречу больному. И это вовсе не взгляд со стороны, а направленность именно в самое человеческое нутро. Желание показать историю не в форме «эй, смотрите, как у них», а в виде «смотрите, какие мы с вами».
Конечно, режиссёра можно упрекнуть в некоторой несостоятельности или, если хотите, наивности: как иностранцу понять загадочную русскую душу? Как объяснить всем остальным, что питерские парадные пахнут кошками? Однако логика мышления оказывается совершенно одинаковая: поток архаичных шапок, стекающийся к могиле вождя с похоронными венками.
И тем более милы сердцу конечные несколько минут «Красной души», где две сломленные жизни испуганно смотрят в камеру и спрашивают, высоко приподняв брови: «А вот эти вот наши истории – они вам зачем?».
Действительно: зачем нам это?
Выходит, мы просто без этого не можем жить.
