– Наша Италия покойников боится.
Тоскана 80-х. Британец Артур (Джош О’Коннор) присоединяется к команде отчаянных археологов-любителей. Они раскапывают могилы древней цивилизации дальних предков итальянцев этрусков. Весёлая компания надеется поживиться зарытыми там древними сокровищами.
Их дело сопряжено с немалыми рисками, но невозможно без Артура. Молодой человек обладает даром находить именно то, что нужно его компаньонам. Но вот беда – добраться до собственной цели он, кажется, не в состоянии.
Для описания нового фильма Аличе Рорвахер не хватит никаких слов. Любые описательные конструкции, как ни старайся, будут казаться пустыми и необязательными, не дающими полного понимания происходящего на экране.
Но творится ли там что-либо? И да, и нет.
С одной стороны, кино это предельно созерцательное. Время здесь точно замирает. Пространство картины – сельская местность, пыльные комнатушки полузабытых хижин, тёмные и сырые гробницы. Но отыскать их в действительности как будто нельзя.
Время действия – восьмидесятые. Ощущения же такие, как если бы всё происходило в наши дни.
Настоящая магия. И волшебное – то, что нельзя пощупать, – органично сосуществует с обыденным – с тем, что кипит, охает и ахает вокруг нас каждый день. А рядом знакомые пейзажи, но едва ли большинство из нас бывало в этих краях хотя бы раз.
С другой стороны, действие развивается планомерно, поступательно, в соответствии со всеми законами жизни.
Вот Артур знакомится в уютном купе поезда с обаятельными девушками, которые поначалу ему явно симпатизируют. А вот он на перроне, рядом с друзьями. Момент, и герои уже оказываются у стен полуразрушенного старинного замка. Всё здесь ветхое, всё дышит на ладан. Но рядом неожиданно обнаруживается имманентно прекрасное: клюки голых деревьев и раскидистые ветви вечнозелёных лиственных, медленно плывущие по небу венецианскими гондолами доверчивые облака и мерцающее игривыми зайчиками сквозь потрескавшиеся ставни лучи улыбчивого солнца.
Каждый кадр – шедевр! Фотографическое чудо. Застывшая красота таящейся рядом тайны бытия. Остановись, мгновенье…
На фоне звучит задумчиво-мечтательная «Gli Uccelli» сладкоголосого Франко Баттиато. На душе уютно, сладко и безмятежно. Но вдруг извне появляется ощущение неустроенности, к сердцу внезапно подступает чувство заторможенной тревоги. Чего-то явно не хватает. Или, напротив, нечто оказывается в явном избытке?
Произведение Рорвахер будто соткано из противоречий. Они исподволь проступают сквозь ткань повествования, незаметно вырисовываются то тут, то там. Но выглядит всё совсем по-другому: благозвучнее, гармоничнее.
Мнимая идиллия подкупает, подхватывает и уносит в страну несбыточных надежд и мучительных чаяний. Камера восхитительной Элен Лувар («Невидимая жизнь Эвридики», «Диско-бой») плывёт и растворяется в обществе притягательных и как будто постоянно хмельных неприкаянных героев.
Среди них – героиня Изабеллы Росселлини. Её Флора – то ли попытка ухватить безвозвратно потерянную Италию, то ли эпитафия её ушедшей славе.
Она не отталкивает – завораживает. Интуитивно женщина близка нам, зрителям, но в то же время и трансцендентна, насколько это вообще возможно в данном контексте.
Ещё один парадокс? Возможно.
«Химера» – кино чувств и эмоций. Сперва – умиротворения. Затем – осторожного любопытства, непонимания и возмущённого смирения. После – возбуждения, вновь любопытства, тихой радости, благоговейного трепета и, наконец, восторженной тоски.
По дням былым или ожидаемым несчастиям, несостоявшемуся размеренному быту? Вновь дилемма.
Амбивалентность, двойственность проявляется двадцать пятым кадром, когда герой фактурного, но обречённого и плывущего по течению (а если река повернулась вспять?) Джоша О‘Коннора на сотую долю секунды оказывается вверх тормашками.
Как, почему, зачем? А вот на эти вопросы последуют ответы. Просто задать их надо вовремя.
Фильм существует на стыке рационального и чувственного. Он одновременно далёк от нас и близок, показывает прошлое и настоящее, живописует обладающее культурной значимостью и восходящее к самому заурядному. Фокус внимания ленты направлен на жизнь за гранью жизни и задевает всё значимое по пути к оной.
Картина итальянской постановщицы выполнена в направлении магического неореализма, но рамки постановку лишь ограничивают – на самом деле разворачивающаяся перед нами печально-томительная история охватывает и описывает гораздо больше, чем можно представить.
Банально? Да. Скучно? Едва ли.
Смак «Химеры» – далеко не только в исключительной работе с формой (хотя не восхититься «плёночным» визуалом ленты, виртуозной работой с кадром, удивительными пасторальными пейзажами итальянской глубинки нельзя) или актёрами (выглядящий человеком не от мира сего герой О’Коннора, берущий от жизни всё персонаж Винченцо Немолато).
Изюминка фильма – в атмосфере напряжённой безмятежности и ностальгически-прекрасном чувстве потерянных возможностей.
Рорвахер, как никто другой, умеет создать настроение в кадре. Не выдавить тугую эссенцию жизни, но приоткрыть дверь в неизведанное. Туда, где каждый из нас так хочет побывать, но на самом деле не раз там находился.
Парадокс? Без сомнения.
Ведь оказывается, что ирреальное перманентно где-то рядом, вокруг нас: в стоящем вдалеке от людских глаз покосившемся доме, на залитой солнечном светом опушке леса, в уютных вечерних посиделках с гитарой, в мечтательных снах и даже в могиле.
Последнее – ядро фильма. Точнее, корень. Намертво вросший в землю вековечный дуб, который отжил свои полвека, но всё ещё стоит. И срубить его нельзя, и умирает он стоя, горделиво, едва ли не победоносно.
Звучит немного дико? На самом деле всё намного проще.
Используя фабулу, по которой работали великие мастера прошлого – Жан Ренуар, Марсель Карне, Жюльен Дювивье и другие – Рорвахер не переизобретает жанр, но снимает без оглядки на XX век. В её персонажах – незамутнённая жажда жизни. А ещё в них – небывалая грусть по былому и неосознанное понимание бренности существования.
Но история этрусков интересует археологов-вандалов в последнюю очередь. Они – больше про деньги, они – про удовольствия. Как бы анекдотично это ни звучало ввиду финансового положения оборванцев-весельчаков.
Но всё относительно. И не только Артур оказывается человеком из другого мира. Его соплеменники поневоле такие же. Просто они по-разному интерпретируют окружающую действительность.
Ведь, казалось бы, даже критикуемый и предельно деловой подход к древним артефактам – часть естественного хода вещей.
Создательницу «Счастливого Лазаря» всегда интересовала взаимосвязь духовного и материального. В «Химере» этот контакт прощупывается уже не интуитивно, а на уровне знания.
Таинственное путешествие от прошлого через настоящее к новому прошлому не было бы возможным, если бы не Артур: немного-гангстер, немного-учёный. Его грязноватый бежевый костюм, неизменная, будто бы всегда тлеющая сигарета, сутулая осанка, неуверенная походка и взгляд исподлобья должны бы настораживать, да нет – наоборот, влюбляют.
Человек будто бы из ниоткуда, человек-призрак, он лишь пришлый. Отличающийся ото всех. Инаковый.
Такова и сама Рорвахер. Ведь женщина только наполовину итальянка. Другая её часть отдана Германии. Отец кинематографистки – немец. Принадлежность к разным культурам не только обогатила Рорвахер, но и подтолкнула к рефлексии. Пожалуй, заключена она в невозможности осознать себя в полной мере своей ни в одной из этих этнических групп.
Вторит этому Артур. Круг замыкается.
Во взгляде англичанина нет присущей местным жителям страсти. Его глаза смущены солнечным светом, их манит сырая земля, смерть. Семидневная щетина свидетельствует о серьёзных душевных ранах, а увлечение Артура новой Италией (не в прямом смысле, хотя и в этом тоже – так зовут одну из героинь истории!) мимолётно, пусть вроде бы и серьёзно. Стремится же мужчина к своей возлюбленной, загадочной Бениамине.
Она – Эвридика. Он – Орфей.
А Италия ждёт и страдает, не может найти своё место в новом нарождающемся мире. Она живёт успехами прошлого, где-то глубоко в её груди медленно разгорается огонь ресентимента, хоть понять это она пока не в состоянии. Это предельно опасный путь, но, как ни странно, чьей-либо вины тут нет.
Химера – символ. Существо из этрусской мифологии, состоящее из частей разных животных. Так и все мы, а в более общем – и, возможно, скучном – понимании и народности в целом сшиты из разного и порой очень разнородного материала: желаний, возможностей и осколков памяти.
Прошлое важно для Рорвахер и её героев. Но удивительным образом в «Химере» значимость былого оказывается переоценена.
Артур считает, что памятники не нужно трогать. Их следует оставить под землёй, скрытыми от человеческих глаз. Тогда искусство останется в своей первозданной форме; таким, каким оно и было задумано.
Но что же тогда остаётся нам?! Правильно – создавать своё, новое!
Предпринимательская жилка или, выражаясь грубее, жажда наживы гонит человека вперёд, заставляя… всякий раз оборачиваться назад. Или копать вглубь. Но не внутрь себя – буквально матушки-земли.
Хотя и это тоже.
Яркий пример – маленькая, но пронзительная роль старшей сестры режиссёрки и по совместительству актрисы Альбы Рорвахер. В её деловитом, но шутливом персонаже – и комедия, и трагедия.
Точь-в-точь как в Древней Греции.
И она, и остальные ищут отзвуки славного прошлого, а вот мечту о новом настоящем всё время оставляют позади. Или в стороне. Опять же, смотря как интерпретировать.
Но если довериться интуиции, можно познакомиться с неизвестным. И тогда внезапно сказка окажется бок о бок с удивительной реальностью, а мир искусства войдёт в дом семейств, знакомых с ним понаслышке. В этом – необыкновенное чудо жизни и феномен существующего на грани между явью и диковинным сном кино бесконечно влюблённой в жизнь Аличе Рорвахер.
Очень хорошая статья, спасибо автору.