Антисоциальное поведение: «Последние песни для медленного танца»

Время беспощадно, оно как волчица,
Вот мы сидим здесь, а оно мчится.
Борис Гребенщиков

«Последние песни для медленного танца» – один из ранних фильмов Джона Джоста, но, тем не менее, именно эту картину американский режиссёр чаще всего называет в числе своих несомненных удач.

Она была снята полулюбительским способом с участием непрофессиональных актёров, в числе которых первую скрипку играет Том Блэйр – альтер-эго Джоста на протяжении многих лет. Ему довелось стать, можно сказать, зримым воплощением магистральной темы режиссёра о развращающей власти денег. Алчный предприниматель в «Прицельном огне», напротив, по-своему милый владелец лесопилки в «Постель, в которой спишь», любящий свою семью и уважающий своих рабочих. Наконец, Том в «Последних песнях для медленного танца» – возможно, самый сложный образ в короткой фильмографии Блэйра.

Это заурядный обыватель, который путешествует по штату в поисках работы. У Тома есть семья, но он не очень к ним привязан. Напротив, его жизнь – это дорога и, кажется, всё его существование – лишь бегство от себя. Он никто, его не знают, не интересуются его мнением. Том ни для кого не важен и не нужен. В мире капитала, где вся власть у кучки богачей, а знаменитости отнюдь не всегда достойны своей славы, Том лишь винтик. Он незаметно живёт и также напрасно покинет этот мир, не оставив после себя ничего, кроме прибавочной стоимости, оседающей в кармане капиталиста. Он – лишь пыль с американских просёлочных дорог.

Джон Джост, как и многие большие режиссёры, всегда снимал один и тот же фильм, просто показывая свою главную тему – гибельности власти денег – с разных сторон и через разных героев. «Последние песни для медленного танца» во многом перекликаются с одним из лучших фильмов режиссёра, «Инсценировкой», в том плане, что Том тоже маргинал, а по своим взглядам ещё и потенциально опасный тип. Однако если в более позднем фильме преступления персонажей вполне можно было объяснить их подростковым максимализмом, стремлением получить всё и сразу, то в этом ленте всё не так просто.

Ведь герой Блэйра уже вполне взрослый человек, чьё мировоззрение сложилось как раз на рубеже 1960-1970-х годов, когда идеи свободы, равенства, братства были на слуху у всех. Но протест против традиционного устройства общества, против несправедливого распределения общественных благ в итоге ни к чему не привёл, да и не мог привести. Он вспыхнул и сгорел. То, что горит слишком ярко, и гаснет быстро. И уже не остаётся следа; искра потухла, лишь на миг осветив всё вокруг.

Том – социопат, им движет лишь зависть к тем, кому повезло больше, чем ему. Страсть к лёгкой наживе трансформировалась в ненависть к окружающим. Он, как зверь-одиночка, лишь считает шажочки, отделяющие его от свободы. Но в его понимании свобода не предусматривает ответственности. Ешь, пей, веселись, душа моя – вот это и есть мечта для таких людей.

Джон Джост обрамляет повествование мотивом дороги и кантри-музыкой, которую так любит Том. Весёлые мотивчики, словно чтобы сделать само бытие более приятным. Не думать ни о чём и просто следовать по жизни, катить в своём фургончике по американским дорогам, ругать богатых, вечно раздражаться, не имея ни сил, ни желания что-то осознать в мироздании.

Деньги. Они развращают. Не только когда их полные карманы, но и когда их почти нет. Ведь всё, о чём мечтает Том – лишь заработать, чтобы быть не хуже остальных. Капитализм приучил людей к вечному движению по кругу. Заработал – потратил. Как человеческие судьбы вращаются в колесе сансары, так и деньги имеют свой круговорот.

Время умирать и время рождаться.
Время обнимать и время уклоняться.

В мире, где доллар – мерило всего, морали не будет места. Том не задумывается ни о чём. Культ безграничной свободы, который проповедовали хиппи, был усвоен на подсознательном уровне и простыми обывателями. Ведь Том едва когда-либо состоял в неформальной среде.

Якобы немотивированное насилие, учинённое Томом в финале, на деле – следствие не только его социопатии, но и, что более важно, общей атмосферы, царящей в обществе. Капитализм построил мир на трёх китах – деньгах, карьере и успехе. Круговорот людей, круговорот идей – и лишь холмик в ограде в конце этого пути.

Джон Джост, в отличие от режиссёров-экзистенциалистов Европы (прежде всего – Микеланджело Антониони), приспосабливает философию существования к социальной критике американского истеблишмента с левых позиций. Причём мастер не боится идти до конца, казаться непримиримым, неудобным. Он не осуждает Тома, ибо понимает, что дело не только в нём. Когда людям с малых лет внушают, что тот, у кого деньги, свободен, и что именно финансы (желательно опубликованные в списке Forbes) – показатель успеха, всегда будут те, для кого нравственные заповеди уже не авторитет. Ведь важен не человек, а сколько у него денег.

В итоге получается почти по Дюркгейму – отсутствие норм и сдерживающих табу в обществе, где считается хорошим тоном идти к мечте несмотря ни на что, всегда будет приводить к агрессии. Отсутствие успеха порождает злость, а зависть вовсе не становится двигателем прогресса – напротив, она уничтожает душу человека, превращая его в озлобленного, готового бить и крушить, обывателя.

Деньги. Американская мечта. Рекламные плакаты, телерепортажи, списки «Форбс» – всё кричит о власти денег. Роскошь жизни одних порождает зависть у других. Ведь бедные тоже хотят пить Martell, а не водку. В мире капитала жизнь – лишь погоня за богатством, вечное и неостановимое движение, где финишом часто является не блеск злата и не шуршание зелёных бумажек, а бессильный выход ярости – бессмысленный и беспощадный.