5 декабря в прокат выходит фильм «Простой карандаш» – российская драма о художнице из Питера, которая приехала преподавать рисование в российскую глухомань. Там она столкнулась с агрессивным подростком, терроризирующим детей в округе. Я поговорил с режиссёром фильма, Натальей Назаровой, о том, как снимать российскую глубинку и может ли подобный фильм как-то обратить внимание на проблемы России, находящейся на периферии актуальной новостной повестки.
«Простой карандаш» уже отличился на нескольких крупных кинофестивалях: на «Окне в Европу» в Выборге фильм получил Специальный приз жюри и Диплом кинокритиков, а на фестивале в Онфлере (Франция) выиграл Гран-при и приз за лучшую женскую роль. Ранее Назарова писала сценарии к самым разным фильмам (от комедии «Внук Гагарина» до диалогов для боевика «Балканский рубеж») и иногда актёрствовала (сериал «Дневник убийцы»). Сейчас она преподаёт в ГИТИСе вместе с мужем, Геннадием Назаровым.
Это первая самостоятельная попытка снять полный метр. Ранее Наталья совместно с Александром Касаткиным («Слушая тишину») сняла фильм «Дочь», который также был отмечен призом за лучший дебют на «Кинотавре» в 2012 году. «Простой карандаш» выходит в ограниченный прокат, но уже был отмечен критиками как одна из лучших российских картин этого года. В беседе с ней я попытался выяснить, что общего между этим фильмом и «Головой-ластиком» Дэвида Линча, а также способны ли остросоциальные драмы как-то повлиять на монументальную пассивность русского человека.
– Вы родились в Московской области, а у вас в фильме прям такая провинция-провинция. Вы как-то изучали жизнь на периферии? Откуда у вас это знание?
– Я выросла в Раменском, на стыке города и деревни. Может, сейчас вам сложно представить, но когда-то этот город был большой провинцией. Это сейчас там всё достаточно цивилизованное, но раньше у меня буквально в пяти минутах от дома-пятиэтажки были поля – ржаные и кукурузные. Так что там была прям, как вы говорите, провинция-провинция. Поэтому меня, наверное, и тянет к таким маленьким городам, хочется их всё время описывать.
– В одном из интервью вы говорили, что ощущается нехватка интересных женщин в российском кино. Тоня [главная героиня фильма «Простой карандаш»] – интересная?
– Конечно. Сейчас пространство замусорено информацией – мода на очень сложных, даже усложнённых героев, а человек простой становится большой редкостью. В Тоне есть такая детская цельность. Она не лукавит, никого из себя не строит, идёт по жизни как есть. Есть одно слово русское – сермяжность, когда что-то идёт от земли, совершенная аутентичность. Вот она мыслит абсолютно чистым образом. Нелукавый путь по-своему эффективен.
– Все эти переклички между людьми и карандашами мне напомнили – вы не поверите – «Голову-ластик» Дэвида Линча. Всё этот герой, который превращается в канцелярский предмет. А образ Тони мне напомнил Бесс из «Рассекая волны» Ларса фон Триера. У вас у самой были какие-то референсы? Я знаю, это немного ругательное слово, но всё же.
– (смеется) Неожиданно. Но нет. Для меня это анти-Ларс фон Триер. Но, возможно, это не случайно: у одиночек путь всегда в чём-то схож. А образ был списан в первую очередь с актрисы Надежды Гореловой. Под неё был написан сценарий. Нужно было только поместить её в предполагаемые обстоятельства, а всё остальное я про неё и так знаю. Сценарий фильма «Слушая тишину», который снял Саша Касаткин, тоже был написан под Надю.
– Но там другая актриса в итоге [Алина Сергеева].
– Да, и я смирилась с этим решением, но, как видите, постепенно у меня опять началось движение в сторону Нади.
– Она такая органичная – почему её, по-вашему, до этого не снимали в главных ролях?
– Надя – моя однокурсница, как и Мишуков кстати [Владимир Мишуков, актёр, исполнивший роль мужа главной героини]. Мы учились у Владимира Наумовича Левертова, это школа предельной органики и естественности, и я знала, что она сыграет хорошо. Почему её не снимали в главных ролях раньше – большая тайна. Есть, конечно, и другие роли: вполне успешно она снималась в «Склифосовском» – у неё даже были свои поклонники. А вот главная роль – первая.
– Задам вопрос, который обычно немного бесит режиссёров.
– Ничего, я крепкая. (смеется)
– Что, по-вашему мнению, должен был услышать зритель из этого фильма, унести с собой?
– Не знаю, почему режиссёры бесятся. Странно было бы снимать фильм и не ожидать ничего от публики. И говорить об этом нужно. Что касается вопроса: главное, что я хотела донести – надо всегда пытаться честно делать своё дело. Нам этого в обществе не хватает. Мы любим порассуждать, как у нас всё плохо, но, если бы каждый реально пытался что-то сделать, как наша героиня, мы бы уже жили по-другому. Мне хотелось показать человека, который приезжает в эту тьмутаракань. Это базовая мысль.
Вторая мысль важна мне как педагогу – что педагогика вообще невозможна без влюблённости в своих учеников и слепой веры в них. Я подчеркну слово «слепой». Иногда в человеке нет видимых признаков таланта, но ты не знаешь, какое твоё слово в нём отзовётся. Вот это и есть то самое. Сейчас с сильным падением уровня образования в стране много очень усталых учителей, и их можно понять. А между тем роль учителя – важнейшая после врача, ну и может ещё полицейского. (смеется) Ну а как же без них то? И третья мысль – в силе простых вещей.
– А что вы имеете ввиду?
– Вглядывание в мир. Тоня говорит ученикам, что есть люди, которые видят, когда им показывают, а есть те, кто вообще не видит. Мы все спрятаны в телефонах и перестаём обозревать, вглядываться в мир. Именно это формирует мозг ребёнка и совершенствует мозг взрослого – наблюдательность тонкого порядка, которая делает огромные преобразования в сознании людей. Это посыл уже для тех, кого этот мир интересует.
– Кстати, а где снималась эта тьмутаракань?
– Город Сегежа в Карелии.
– У вас в фильме нет ни одного рационального человека, кроме полицейской, что советует героине уехать. Но вы снимаете их с такой любовью, как ту женщину, с которой живёт героиня [в фильме её зовут Вера]. Она ведь, откровенно говоря, не очень приятный человек.
– Интересно вы сказали, что она неприятная. Изначально это была гораздо бо́льшая роль, но она сильно пострадала при монтаже. Вера воплощает в себе некий глас народа, человека, который по-своему прост, но в то же время мудр и умён, и, живя в таких тяжёлых обстоятельствах, сохраняет в себе человеческие качества. С ней были очень интересные эпизоды – например, когда Тоня возвращается из очередного похода к мужу, и Вера кормит героиню супом. Она ставит перед Тоней грязную тарелку, и та начинает тайком её вытирать. Вера, обидевшись, выливает суп, понимая брезгливость гостьи. Это такой вечный конфликт интеллигенции и простых людей. В нём есть одновременно и пассивность русского народа, и его вековая мудрость. Всё мы понимаем, всё знаем, просто здесь живём и нам тяжело с этим бороться. С одной стороны – трагедия, с другой – некоторая монументальность, как глыбы, которые порой с места не сдвинешь. И это часто раздражает.
– Но актриса, которая играет Веру, удивительная.
– Олеся Иванцова. Да, потрясающая. Она окончила студию МХАТ. Олеся напоминает мне Нину Усатову, или Нину Русланову, но поразительно мало снимается. Надеюсь, что я ещё возьму её на главную роль, она фантастически хорошая актриса. У нас таких мало. Есть Яна Троянова, которая сейчас везде, и есть вот такая прекрасная Олеся Иванцова.
– А у вас было желание что-то сказать вот этим глыбам русского народа: мол, сделайте уже что-то, хватит жить в этом бесконечном средневековье?
– Я сама, по сути, интроверт, мне бы куда-нибудь в уголок забраться и книгу почитать, подумать и посочинять что-то, потом вылезти и кино снять. Поэтому – нет, не считаю себя достойной таких призывов, не дерзаю. И потом, основной посыл фильма – это делать очень честно своё дело, но делать его на месте, никого никуда не призывать. Начни с себя. При этом я с большим уважением отношусь к людям с активной жизненной позицией.
– Но ведь ваша героиня как раз та ещё активистка.
– Конечно. Там, где она оказалась, происходит жуткая несправедливость, беспредел, детей избивают, вся школа в страхе. Ты уже в курсе этой ситуации и не можешь молчать. Здесь, конечно, нужно быть активным.
– Но методы борьбы у неё слегка детские, вам не кажется? Взяла мальчика за ручку и повела через толпу местных гопников. Она, видимо, просто не сталкивалась с необходимостью решать такие вопросы.
– Да она вообще лапша. Это определение ей дала Надя. Она не боец, разве что вынужденный. Раз никто ничего не делает, значит, ей надо вступаться.
– А муж Тони сразу был задуман? Он политзаключенный, что делает кино особенно злободневным.
– Открою вам тайну: лет пять назад, когда этот сценарий был написан, подразумевалось, что это будет 1975 или 1976 год. Муж Тони изначально сидел за самиздат – распространял запрещённые книги. Но в итоге нам дали дебютные деньги, а это очень маленькая сумма, на них сложно выехать даже в экспедицию, не говоря уже про реквизит. Я переписала сценарий под современность, и, знаете, не шибко об этом жалею. Лет шесть назад не было такого количества фильмов и сериалов про то время («Довлатов», «Фарца», «Икра»). Мы бы просто затерялись среди них.
– Затхлость провинции – тема, которой стараются избегать. Всего, что дальше Москвы, дай бог ещё Питера – его будто не существует. Может ли подобное кино что-то изменить?
– Бродский считал, что искусство может менять людей, глубоко уважаемый мною Норштейн считал, что нет. Я согласна с Бродским. Это не так работает, что вот я сделала фильм – и все разом изменились. На кого-то попадает, в ком-то что-то прорастает. Мы не можем отследить этих перемен. Так что я считаю, что такие фильмы сразу ничего не меняют и не приносят, но они пускают корни и начинают потихоньку делать свою работу. Там посмотрел, здесь посмотрел, тут о чем-то задумался – и в сердце начнёт что-то меняться, ёкнет.
