Если и существует кино подобное полотну художника, то это «Изгнание», вторая лента Андрея Звягинцева. Медленная, многозначительная, глубокомысленная, созерцательная. Его кино тщательное и профессиональное, каждый кадр продуман до мелочей. Звягинцева по праву можно назвать самой значимой фигурой «Русской новой волны» – это подтверждают фильмы с ёмкими названиями «Возвращение» и «Изгнание».
Суровое и загадочное «Возвращение» по заслугам оценили на фестивале в Венеции, отдав фильму главный приз – «Золотого льва». Фильм боролся и за «Золотой глобус» в номинации «Лучший фильм на иностранном языке». В 2003 году Андрей Звягинцев стал открытием для мирового кино. И вот уже «Изгнание» показывают в Каннах. Получить «Золотую пальмовую ветвь» не удалось (лента уступила драме «4 месяца, 3 недели и 2 дня»), но всё-таки «Серебряную премию за лучшую мужскую роль» забрал Константин Лавроненко, сыгравший у Звягинцева во второй раз – снова в образе хмурого главы семейства.
«Изгнание» – адаптация повести армяно-американского писателя Уильяма Сарояна «Что-то смешное. Серьёзная повесть» – рассказывает о трагической судьбе семейной пары. Начинается фильм как настоящий триллер: под проливным дождём автомобиль с раненым водителем мчится по ночным улицам провинциального промышленного города. За рулём Марк (Александр Балуев), который едет к брату Алексу (Лавроненко) в деревню в поисках убежища, чтобы тот тайком залатал ему рану. Cемья Алекса – жена Вера (белокурая красавица Мария Бонневи, которую озвучивает Елена Лядова) и маленькие дети – Кир и Ева – окружены могильными, холодными массивами, поэтому неудивительно, что они решаются убраться подальше в деревенский дом его отца.
Траурный урбанистический пейзаж сменяется солнечным селом – путешествие из тьмы к свету. И, как и в дебютной картине режиссёра, поездка ведёт к смерти. Жизнь персонажей и настроение фильма меняются, когда Вера говорит Алексу, что ждёт чужого ребёнка. Опустошение и ненависть поглощают мужа. Место пропасти между отцом и сыновьями «Возвращения» занимает пропасть между мужем и женой. Если Звягинцев и сотворил кино о нелюбви, то именно в «Изгнании».
Алекс становится одержимым мыслью об измене, превращаясь в мученика и заложника собственной обиды, тоски и злобы. Примечательно, что он обращается за советом к Марку (ницшеанской личности нового времени с деньгами, машиной и оружием), который давно отказался от семьи, просто представив, что её нет: «Хочешь убить – убей, пистолет в доме. И это будет правильно. Хочешь простить – прости – и это тоже будет правильно. Хочешь прогнать – прогони – и это тоже будет правильно». Находясь в совершенном неведении и отчуждении, склонный к размышлению и принимающий решения вечно через сомнение, Алекс вскоре приходит к выводу, что отец ребёнка Веры – его товарищ Роберт (Дмитрий Ульянов).
Бессмысленность и пресность содержания? Глупости. Картина демонстрирует желание Андрея Звягинцева описать событийность человека метафизикой. Человек в «Изгнании» вынужден делать выбор жестокий, болезненный. Алекс не способен мириться с предательством, а безмолвствующая Вера беспомощна перед бесчувствием мужа и проявляет безответственность перед детьми. Режиссёр показывает, что семью объединяет не только стол, кровать и дети, но и духовная близость. Фильм – такая же история о твёрдости и стоицизме Алекса (тот же Отец из «Возвращения» – суровый бог), как и история о мучениях и тоске Веры, но режиссёр не позволяет ей внятно объяснить своё отчаяние, кроме как в жалобном, трепетном, но опасливом флэшбэке, который, к слову сказать, обыгран блистательно.
Создаётся впечатление, что Звягинцева занимает женщина как провокация для мужчины, который в итоге остаётся один с детьми, как и его отец на фотографии с сыновьями. «Будь их матерью, а я буду их отцом», – говорит Алекс. Вера хозяйственная, ласковая, заботливая – всё это он и любит, но не её. Любовь – миф, придуманный поэтами. Восхитительно тонко изображен союз немого и глухого. В переносном смысле, разумеется, но по-другому сюжет «Изгнания» не назвать. «Меня интересует человек перед лицом выбора. Главный герой должен принять непростое решение. Совершить поступок, – заявляет Звягинцев. – Красота мира воплощается вовсе не через бесславные сражения в мире людей, живущем эмоциями, корыстью и страстями. Она выражается через битву в мире идей». Живут и умирают молча, не понятые, не услышанные и от этого одинокие, забившиеся каждый в свой угол люди. Потому и действия Веры не кажутся безрассудством. Домыслы о прелюбодеянии становятся обманом, а жертвенный аборт и смерть приобретают совершенно иное значение.
Теряешься в догадках, что же написано в предсмертном письме c посмертным откровением Веры. Однако красота картины в загадочности и настроении. А о чём фильм – да о любви, о чём же ещё. О том, как невыносимо жить без любви. Ключевую идею семейного кризиса Звягинцев иллюстрирует в сцене, где соседский ребёнок, запинаясь, читает Библию: «Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, – то я ничто». Между прочим, имя женщины неслучайно – Вера покидает героя и символически. Если лишить человека надежды, то рано или поздно он погибнет, потеряв вкус жизни. В фильме, пронизанном мыслью о гибели, именно Алекс и Марк – братья, видимо, с криминальным прошлым – кажутся самыми мёртвыми. Вера – жена и мать, вера – надежда и убеждение.
История протекает в шёпоте, молчании, шелесте травы и деревьев, местами в рёве машин и шуме дождя. Уже пролог – проезд по мрачному городу под тяжёлыми каплями ливня – погружает в атмосферу иррациональной тревоги. Урбанистический пейзаж напоминает среду «Груза 200» Балабанова, «Сталкера» Тарковского и даже «Семь» Финчера. Старый отцовский дом в тихой, отшельнической деревне с одиноким деревом средь степи – отсылка к «Зеркалу», а экстерьер – к картине Эндрю Уайета «Мир Кристины». Дом становится местом психологической борьбы персонажей. Тут фильм перекликается с трагедией «Дорога перемен» Сэма Мендеса, которая здорово объясняет предмет фильма Звягинцева: «Многие люди способны видеть пустоту, но нужно мужество, чтобы видеть безнадёжность». «Изгнание» – притча о побеге от безнадёжной пустоты жизни. И если голливудская картина выражает всё в лоб, то Звягинцев заставляет зрителя работать. Временная неопределённость, скудность разговоров и, казалось бы, сюжетная простота свидетельствуют о том, что режиссёр тяготеет к абстрактному, уловимому не интеллектуально, а подсознательно, что роднит «Изгнание» с драмой Александра Сокурова «Мать и сын».
Повествование не усыпляет бдительность, невзирая на продолжительность фильма (2,5 часа). Перед нами провинциальная повседневность то ли позднего советского периода, то ли «лихих 90-х». Но мест не узнать – всё придумано. Изображение богатое и завораживающее, благодаря элегантной работе неизменных глаз Звягинцева – оператора Михаила Кричмана. Он вновь создаёт композиции ошеломляющего величия, как, например, в сцене похорон Веры: в общем плане – одинокая церковь на холме, чёрный автомобиль, люди, окружающие могилу и поп, спускающийся по склону вниз. Эпизоды, где герои стоят у окон, говорят об отчуждении, беспокойстве, недоверии. И в этих моментах персонажи, которые, что важно, никогда не истерят, всегда одиноки. «Немота, глухота… Такие отношения даже хуже, чем ненависть, – как будто находишься за стеклом», – замечает режиссёр. Звягинцев неоднократно отделяет мужских и женских персонажей. И даже детей: в поезде Кир спит на коленках отца, а Ева – на коленках матери. Форма ленты настолько хороша, что становится её содержанием. Отношения героев выражаются через мизансцену (браво художнику Андрею Понкратову). Даже индустриальный город представляется королевством тьмы, а отцовский дом – королевством света.
«Изгнание» экзистенциальное, невероятно красивое, но удушающе страшное, тяжёлое. Настоящая, серьёзная русская драма. Два мира – мужчина и женщина. И их скрытые, сдержанные страдания, которые один зритель с волнением смакует, а другой – упражняется в толкованиях. Красноречие визуального ряда, в котором мало разговоров, впрочем, как и действия, изящно оформляет меланхоличная, литургическая музыка Арво Пярта и Андрея Дергачёва, гармонирующая со звуками природы. И всё же здесь царствует тишина, которую изредка нарушают звонкий треск телефона или рёв машин – единственные средства, связывающие дом с внешним миром. Картина соткана из множества миниатюрных, поэтичных эпизодов: дети, складывающие большущий пазл с изображением «Благовещения» Леонардо да Винчи, беседа братьев на станции, разговор-признание Веры с Робертом и, конечно, монолог пьяного соседа: «Что происходит? Что творится?», кажущийся комичным, но в то же время прямодушным, философским.
Между прочим, кропотливо складываемая мозаика «Благовещения» – весть о грядущем рождении Спасителя мира, и вместе с прочтением библейского отрывка о любви аборт хрупкой Веры в необжитом доме (или Храме света) выглядит как ритуальное убийство. Врачи, присланные Марком, одеты в чёрные одежды, будто ангелы смерти. А герои за столом разливают вино. Эти параллельные изображения выходят за пределы одной семьи и, возможно, говорят о состоянии современного человечества и веры в нём.
Огромное значение имеет и символизм воды. Алекс смывает кровь с рук после того, как вытаскивает пулю из руки Марка. В фильме отсутствие воды олицетворяет безжизненность. По дороге домой Ева говорит о жажде, а в саду засохший ручей становится причиной разговора сына с отцом, который отвечает на вопрос о засухе: «Бог знает». В конце концов ручей оживает, заливаясь водой, но лишь после осознания героем своей греховности. Фильм закольцован прибытием Алекса с его отъездом, только показанное в начале вспаханное поле успевает созреть, стать сеном, которое собирают колхозницы. Стало быть, Вера принесла себя в жертву, чтобы растопить каменную душу мужа? И его покаянная фигура в финале и есть искупление гибели жены? Вопросы, вопросы…
Важно сказать, что «Изгнание» обладает большей нравственной витиеватостью, чем «Возвращение», но из-за авторской поэтичности проигрывает сюжет. Причины ранения брата не объясняются, хотя это может быть плодом бандитских разборок. Внезапная смерть Марка неприлично торопливо следует за кончиной Веры. Хотя, может, это авторский намёк, кто знает. А скелеты в семейных шкафах, вроде чёрно-белой фотографии в разбитой рамке, остаются тайной. Скорее, перед зрителем сновиденческое кино, которое нельзя выразить словами – нужно чувствовать. Возможно, именно поэтому фразы персонажей порой обрывисты, загадочны. Кино походит на сон, чем на реальность, поэтому здесь важна широта авторского замысла и наблюдения.
При всех недомолвках, «Изгнание» демонстрирует чисто русскую тягу к болезненному самокопанию. И оказывается, что Вера нисколько не сумасшедшая, и с Робертом у неё ничего не было, кроме задушевных кухонных бесед – и то только из-за его желания выслушать и понять. Звягинцев изобразил историю терзания и осмысления любви. Картина о тягостном выборе, прощении и тоске получилась эстетской, протяжной, ренессансной. Пространство для души и раздумий и восхитительная психологическая двусмысленность художника-формалиста. Пока Андрей Звягинцев не ударился в идеологизированность созданием беспощадной «Елены» и грязного «Левиафана», «Возвращение» и «Изгнание» были и останутся истинными произведениями искусства большого мастера. Это совершенное волшебство. Нужно учиться говорить друг с другом, иначе нас ждёт горькое изгнание.
