Почему «Родные» никогда не станут родными

В Москве, Санкт-Петербурге и Екатеринбурге стартовал фестиваль «Артдокфест». Второй день показов был ожидаемо многолюден. Во-первых, для не успевших – повторный показ фильма-открытия «Павленский: человек и власть» Ирэны Лангеман, а во-вторых – первый и, вероятно, единственный показ картины президента фестиваля Виталия Манского «Родные».

Стоя на сцене большого зала кинотеатра «Октябрь», на фоне заставки с украинским флагом (кстати говоря, в день своего рождения), Манский саркастично смеётся, рассказывая почти кафкианскую историю о том, как фильм всё-таки удалось привезти на фестиваль – через бесконечные двери и кабинеты, – и что, конечно, нет надежды когда-нибудь получить на него прокатное удостоверение. Во всяком случае, не в этой жизни.

На прокат надежд мало и в более цивилизованных странах – фильм идёт специальными показами в Эстонии, Германии и Латвии – украинская тема на сегодняшний день не популярна нигде, а в сочетании с репутацией самого Манского как режиссёра и организатора в общем-то антиправительственного фестиваля документального кино, – тем более. Но это как будто уже не вызывает в авторе сожаления – его предыдущая работа, «В лучах солнца», прокатное удостоверение хоть и получила, но широким прокатом похвастаться всё равно не могла, а в сети государственных кинотеатров была и вовсе снята с показов.

Хотя в документальном фильме «Родные» ничего откровенно запретного нет, он всё равно представляет какую-то мифическую опасность для власти. Никакой чернухи или жести, никаких оторванных рук и ног в окопах или даже ярой ругани на страну-оккупанта. Ничего такого, после чего можно было бы боятся, что люди бросятся прямо из кинозала на штурм Кремля.

Виталий Манский рассказывает личную историю и историю расколотой страны, путешествуя в течение года по родственникам, раскиданным от Львова до Донецка. Здесь и работающий телевизор с предвыборной украинской пропагандой на фоне жарящихся блинчиков на сковородке, и семейный юбилей с водкой и разговорами о войне, и размышление о самоидентификации во время сеанса маникюра или намазывания красной икры на хлеб в почти крохотной кухне севастопольской квартиры.

Это, конечно, очень личный или даже интимный фильм Манского. И этим он подкупает с самых первых минут, потому что надо иметь смелость выставить напоказ родную маму с больными ногами, которая вроде бы пошла голосовать, да участок перенесли куда-то в другое место – две остановки ехать. «Нет, я могу пойти, если вам нужно. Как скажете», – говорит она в камеру, устало переминаясь. И, в конце концов, идёт в магазин. И оно, наверное, лучше – президент сам как-нибудь справится, а вот хлеб домой тебе никто не принесёт, даже когда ходишь с трудом и одышкой.

Нужно иметь смелость показывать престарелую тётю, бывшего партийного работника, которая теперь по вечерам упражняется в танце живота, а дома продолжает проводить политическое образование: «Пусть русские у себя живут, а мы – у себя жить будем». Или новогодний стол в Севастополе, где сначала пьют и едят под российский гимн, а потом – под украинский. Родные люди продолжают жить своей жизнью, хоть и разделены военными баррикадами. Одна семья, в которой люди очень разнятся по социальному статусу и внутреннему мировоззрению, следит каждый за своими новостями, которыми их кормят с утра до вечера на разный лад. Они делают собственные выводы, выносят собственные суждения. И правда у каждого своя, особенная, разная.

Как и в каждой семейной эпопее, история всех героев по-своему уникальна и тянет на большую отдельную главу, отдельный полнометражный фильм. Но Манского интересует совсем не это, а конкретная иллюстрация процесса попыток людей, связанных одной матерью и отцом, всё-таки остаться вместе, попробовать пережить и сохранить эту важную связь между друг другом, несмотря на то, что сверху им дают совершенно противоположные подсказки. «Ты мне скажи, я могу с тобою общаться или нет? Я на границе не стою и никого не убиваю! Мне интересно узнать, как у тебя дела?» – отчаянно кричит в микрофон Севастополь Львову, а фоном снег и ржавые корабли бьются о береговой лёд.

На фоне рассуждений мам, дедушек и двоюродных братьев автора совсем не слышны голоса молодого поколения. В то время как взрослые на кухне ведут разговоры о политике, пытаясь примириться друг с другом и с войной, молодёжь гоняет на яхте вдоль одесского берега, задорно танцует народные украинские танцы или молча сидит в социальных сетях. «Я за целостную Украину, но в армию сто процентов не пойду», – смеясь, говорит племянник в брендовой футболке, красуясь на фоне белоснежного паруса. «Скоро войдём в Европу и будем не просто точкой на карте, а нормальным европейским городом», – говорит другая, сидя с подругой в кафе и наблюдая похоронную процессию. А третий не говорит вообще ничего, просто молча идёт в армию, даже на вокзале успевая строчить что-то в телефон.

Общее настроение даже грусти, а вовсе не возмущения от сложившейся ситуации, подчёркивается музыкой Микаэла Таривердиева. И это очень точно, потому что кроме грусти ничего больше и не испытываешь, глядя на старые чёрно-белые фотографии людей, которые когда-то были одной семьёй, а теперь не могут прийти к общему знаменателю не только внутри страны, но и внутри одной квартиры, между собой.

Кажущиеся опасными государству «Родные» – вообще не лучший фильм режиссёра, даже учитывая точную камеру Александры Ивановой, цельность истории и продуманность повествования. Фильм сильно проигрывает и снятому ранее «В лучах солнца», и «Трубе». Он, пожалуй, наименее злой из всей фильмографии Виталия Манского. Домашний, ностальгический, с долгими планами прищепок на балконе или синеющего в конфорке газа на маленькой кухне.

Скорее всего, эту картину не будут пересматривать, даже если невидимая рука вдруг возьмёт и устроит судьбу так, как этого бы хотелось режиссёру. Фильм не станет родным ни нам, ни им, ни кому-то другому. Потому что, как говорится, родственников не выбирают, а просто с ними живут. И это хорошо.