Автор: Хейли Фаутч
27 февраля, 2015 г.
Если взглянуть на фильмографию Дэйвида Кроненберга, можно подумать, что он монстр или, по крайней мере, безумный учёный. На деле всё наоборот. Когда я брала по телефону эксклюзивное интервью с легендарным режиссёром, чьи фильмы повлияли на меня, как на потребителя и автора, он был вежливым, отзывчивым и красноречивым. Он из тех людей, с которыми можно разговаривать часами.
Новейший фильм Кроненберга «Звёздная карта» получился неожиданным возвращением к его хоррор-корням. В фильме снялись Джулианна Мур в роли Гаваны Сигранд, стареющей и теряющей популярность звезды, Джон Кьюсак в роли её терапевта-обманщика, у которого не меньше проблем с головой, и Миа Васиковска в роли его неуравновешенной дочери Агаты, которая отличается фирменным кроненберговским телесным увечьем – ожогами на пол-лица и большую часть тела. Через своих персонажей и тех, кто их окружает, фильм Кроненберга, снятый по бурлящему сценарию Брюса Вагнера, проникает вглубь кровосмесительной и разрушительной натуры Голливуда и сопутствующих этому духовных, психологических и физических ужасов.
Во время нашего разговора Кроненберг говорил о создании фильмов, которые, на его взгляд, может снять только он; о том, как сценарий «Звёздной карты» менялся в течение десяти лет попыток снять фильм; об ошибочном мнении, что он ненавидит Голливуд; о влиянии его независимых фильмов на содержание больших студийных картин; об отношении к «кроненберговскому» подходу Джоша Трэнка к «Фантастической четвёрке»; о том, как лестно, когда твоя фамилия становится прилагательным; почему он не может дождаться ухода киноплёнки и многом другом.
– Когда вы читаете сценарии, которые не писали самостоятельно, что вы ищете? Что вызывает у вас отклик, и как за годы поменялась ситуация?
– У меня нет правил. Я знаю, что некоторые критики проанализировали всю мою работу, нашли связи между темами и образами и, несомненно, всё это там есть, но многим из них кажется, что, когда я делаю фильм, у меня есть список обязательных его элементов – трансформации тела и души, – но на самом деле для меня всё интуитивно. Всё спонтанно. У меня нет контрольного списка, которому я следую.
В случае со сценарием Брюса Вагнера – я впервые его прочитал десять лет назад, и после каждой неудачной попытки снять по нему фильм, я перечитывал текст через пару лет, чтобы увидеть, продолжает ли он меня интересовать. Я думал, что, возможно, у меня в голове или в жизни что-то поменялось, и теперь меня не привлекает эта история, что всегда возможно. Но каждый раз я читал и говорил: «Ух ты, таких диалогов я ещё нигде не видел, и это всё ещё актуально, это всё ещё меня захватывает. Я должен снять этот фильм, я не могу дать ему исчезнуть». Вот и всё. У меня нет списка вещей, с которым я могу свериться и сказать: «Хорошо, тут есть восемь из двенадцати, так что я берусь за это». Ничего такого.
– Этот сценарий был написан двадцать лет назад и, как вы говорили, вы пытались снять этот фильм в течение последних десяти. Насколько сильно сценарий поменялся за это время?
– Думаю, в течение первых десяти лет он не менялся, потому что никто не просил Брюса что-либо переписать, но как только я подключился к работе, я сделал то, что часто делаю, – повырезал элементы, которые мне казались необязательными. Я сократил его. Я никогда не снимал двухчасовых фильмов, мне это неинтересно. По-моему, большинство фильмов на сегодняшний день слишком длинные. Два часа и двадцать минут – надеюсь, ты хочешь рассказать нечто очень интересное, если ты собрался занять столько времени. Таково моё отношение. Поэтому я оставил только самое важное. Брюс об этих персонажах мог бы написать тысячу страниц или придумать ещё персонажей, потому что он настолько хорошо знаком с этим миром. Мне лишь нужно было придать сценарию нужную форму или немного его обрезать.
Затем остался вопрос его обновления, потому что Брюс пишет о настоящем времени. Он включает в сценарий отсылки к актуальным телепрограммам и актёрам, а за десять лет, конечно, они меняются. Не говоря уж о технологиях. Когда он написал первую версию сценария, ещё не было мобильных телефонов и подобных вещей. В первой версии был автоответчик, и в сцене, где Гавана медитирует и слышит сообщение от своего агента, она бросалась не за мобильным телефоном. Подобные мелочи менялись, но основа оставалась той же. Как только я внёс свои поправки, оставался лишь вопрос обновления деталей.
– В течение всей своей карьеры вы открыто говорили о том, почему вам нравится работать вне студий с максимальной независимостью. Вы с Брюсом не любите, когда фильм называют «сатирой», но планировали ли вы сделать его критикой Голливуда?
– Французская газета Le Monde озаглавила интервью со мной цитатой «Я не ненавижу Голливуд». Это вызвано тем, что французские критики предполагают, что у меня за годы накопилась лютая ненависть и вражда к Голливуду и всему, что с ним связано. Ничего подобного, я отношусь к Голливуду с большой симпатией, как и большинство людей – к его прошлому и чудесным исполнителям, которые были голливудскими актёрами, студийными актёрами. Для меня привлекательнее всего в данном случае были взаимоотношения, диалоги, элементы человеческой жизни, не зависящие от рода деятельности – честолюбие, жадность, жестокость, опасения по поводу своей карьеры, сексуальная манипуляция – множество вещей, которые применимы к любой человеческой деятельности.
Конечно, события могли бы разворачиваться в Кремниевой долине или на Уолл-стрит, но особенность Голливуда в том, что здесь всё на виду. Люди ходят по красной ковровой дорожке, их нужно фотографировать, их должны видеть, и они хотят быть на экране. Раньше целью был просто большой экран, а теперь они хотят быть на всех возможных экранах, включая ваш телефон. Поэтому для кинематографиста особенно интересно снимать фильм о людях в Голливуде, а не, например, о Детройте и автомобильной промышленности.
Но взаимоотношения, стремление к власти и желание сберечь свою карьеру – это универсально. Поэтому, если здесь прослеживается какая-то злоба по отношению к Голливуду, то думаю, это от Брюса. Это не исходит от меня, потому что я никогда не был помешан на Голливуде. Моя жизнь никогда не зависела от того, что я буду там работать. Поэтому я здесь выступаю и как режиссёр, и как актёр, исполняя роль Брюса Вагнера. Я принимаю его тон и его позицию, выражаю их так же, как и актёр, играющий роль.
– Джош Трэнк недавно сказал, что его адаптация «Фантастической четвёрки» содержит «кроненберговские» элементы и навеяна вашими фильмами. Как человеку, работающему в основном за пределами студийной системы, каково вам видеть, что фильм из большой студийной франшизы снят под влиянием ваших работ?
– Это нормально. Как только в разговоре, которым является кино, прозвучал твой голос, то он уже не твой, и все имеют на него право. Поэтому я не жалуюсь. Более того, для меня это комплимент – ещё со времён выхода «Чужого», например, который копирует элементы моего фильма «Судороги». В «Судорогах» тоже есть паразит, живущий в человеческом теле, вырывающийся из грудной клетки, бросающийся людям на лицо и забирающийся в рот. А затем внезапно видишь это в «Чужом» – студийном фильме, который имел огромный успех. Автор его сценария Дэн О’Бэннон смотрел «Судороги». Мы знаем, что он смотрел мой фильм и, скажем так, кое-что позаимствовал. Поэтому для меня в этом нет ничего нового. Когда придумываешь что-то оригинальное, и оно впечатляет зрителей, его начнут имитировать и заимствовать, и на самом деле очень приятно, что кто-то это признаёт. Это очень хорошо, не все так делают.
– Кроме того, слово «кроненберговский» используется давно и активно. Не странно ли для вас слышать, как люди используют вашу фамилию, чтобы описать какую-то идею?
– Ну, любой хочет стать прилагательным (смеётся). Я люблю Феллини. Многие вещи теперь описывают как «феллиниевские» или «кафкианские». Наверное, это самое большое достижение. Это говорит, что ты внёс настоящий вклад в развитие культуры и тебя узнают. Это условное обозначение. Скажешь: «У меня был кафкианский случай», и все сразу поймут, о чём ты. Так что это тоже комплимент. Хотя я предпочитаю «кроненбергундский». Всё время предлагаю этот вариант, но что-то он не приживается.
– Как и у многих режиссёров, у вас есть актёры, с которыми вы любите работать снова и снова, в частности Роберт Паттинсон и Вигго Мортенсен. Что в творческом союзе вызывает у вас желание повторять работу с актёрами?
– Ну, в первую очередь, ты окажешь актёру медвежью услугу, если возьмёшь его не на ту роль, поэтому то, что тебе понравилось работать с актёром один раз, не означает, что он подойдёт для твоего следующего фильма. Поэтому при подборе актёров нужно быть особенно строгим, потому что если совершишь ошибку, даже из хороших побуждений, фильм вряд ли получится хорошим. Нужно об этом помнить. Подбор актёров – это странная чёрная магия, о которой я могу говорить часами, но я люблю актёров с хорошим чувством юмора, профессионалов, не лишённых доброты и сострадания, а не маньяков (смеётся). Я ищу в них то же, что хотел бы увидеть в своих друзьях. Интеллект – это всегда хорошо, как и, разумеется, талант. А когда есть и то, и другое – а я не раз работал с такими актёрами – то чувствуешь, будто ты пересел в «Феррари» из «Фольксвагена».
– Вы говорили о том, как технологии развились за последние двадцать лет и как это повлияло на сценарий «Звёздной карты». Вы также затрагивали тему технологий в некоторых своих фильмах – «Видеодром», «Экзистенция». Как технологическая эволюция в течение вашей картеры повлияла на ваш подход к созданию кино?
– Я не думаю, что она изменила меня как кинематографиста, потому что мне всегда удавалось предвидеть изменения. Уже много лет монтаж выполняется на цифровом оборудовании, а запись звука на съёмках стала цифровой задолго до того, как съёмки смогли перейти в цифру. Я был очень рад, когда больше не нужно было монтировать плёнку на Moviola. Так же, как я был рад, когда перешёл на текстовый редактор в компьютере и оставил печатную машинку в прошлом. Можно испытывать ностальгию и любовь к прошлому, в котором все пользовались печатными машинками, и в «Обеде нагишом» это было, но вы ни за что не захотите снова работать на них. Это пережитки индустриальной, механической эпохи – все эти вещи, включая монтажный аппарат Moviola, который напоминает сельскохозяйственный агрегат. Он как трактор, и это ужасно. В нём плёнка рвётся, ничего не слышно, он очень громоздкий. Хочется работать с устройством, которое похоже на твой мозг – чтобы можно было перескакивать от одного момента к другому, не по прямой линии, а туда-сюда, создавая этакую мозаику. Вот этого я очень ждал.
Свой первый сценарий на компьютере я написал в 1985 году. Это была «Муха». Я практически жил в цифровой эре до её полноценного наступления. И я получил от этого именно то, чего ожидал – моя работа стала легче, производительнее и приятнее. То, на что раньше уходили дни в монтажной, теперь занимает пару минут. Например, если ты хочешь сравнить три версии одной сцены, нужно несколько часов её собирать, разбирать, снова собирать, снова разбирать и к тому моменту, как ты закончил, ты уже не помнишь, как сцена выглядела первоначально. В то время как с цифровой системой можно посмотреть все три версии одну за другой и сразу же сравнить их. Это гораздо эффективнее.
Что касается искусства, тут ничего не поменялось. Всё так же, как раньше. Но теперь можно в подробностях оценить освещение кадра, смотря в монитор. То, что видишь – это то, что получишь. Раньше в плане расстановки света приходилось полностью полагаться на глаза оператора, потому что только он смотрит через объектив во время съёмок, а ты эти кадры увидишь только на следующий день или на следующей неделе, смотря где находится фотолаборатория. Теперь процесс стал больше похож на написание романа. То, что ты пишешь, то есть снимаешь – это то, что получишь в конце. Для меня это просто фантастика.
– Ух ты. Значит, вы не из тех режиссёров, которые негодуют от прекращения производства киноплёнки?
– Если честно, я не мог дождаться, когда она, наконец, исчезнет. И поверьте, она мертва. Конец. Есть те, кто сопротивляется, но сейчас в Торонто и важнейших городах плёнку даже проявить невозможно, надо отправлять её в Лос-Анджелес. Так что это совершенно нежизнеспособный формат.
– Мне всегда нравится спрашивать у людей, какой фильм Кроненберга их любимый. Так можно многое узнать о человеке. Есть ли среди ваших фильмов тот, о котором с вами говорят охотнее остальных?
– Это удивительно. Иногда это люди, ностальгирующие по своему детству – я работаю так давно, что это немного шокирует, но ничего не поделать. Кого-то шокировал первый просмотр «Сканеров», или кто-то посмотрел «Муху» или «Видеодром» в год их выхода, и это поменяло их взгляд на многие вещи. А бывают люди, любящие фильмы о гангстерах, поэтому они в восторге от «Оправданной жестокости» или «Порока на экспорт». Нет какого-то одного фильма. Похоже, моё творчество привлекает людей с разными вкусами. Некоторым зрителям мои ранние ужасы не интересны, но они любят более поздние фильмы, и наоборот. Нет чего-то, что выделяется.
– Есть ли какой-то фильм, которым вы особенно гордитесь?
– Вообще-то, я горжусь ими всеми (смеётся). Это клишированный ответ, но это словно спросить у человека, кого из своих детей он любит больше. Я так не могу. И ещё мне трудно отделить получившийся фильм от процесса его создания и моих переживаний при этом. Съёмки каждого фильма всё ещё свежи в памяти. Поэтому, если фильм снимался в тяжёлых условиях, это может отразиться на моём к нему отношении. В то же время зритель смотрит и не знает об этих трудностях. И не должен знать.
– Вы сейчас в том положении, когда не обязаны работать и можете делать только то, что вам интересно. В последнее время вы занимались интересными и необычными вещами. Вы написали роман и поставили оперу по мотивам «Мухи». На сегодняшний день вы просто пытаетесь оставаться…?
– (смеётся) Живым?
– (смеётся) Заинтересованным в творчестве.
– Да, именно. Именно так. Я не хочу нагонять на себя скуку, потому что если мне будет скучно, будут скучно и всем остальным. Я никогда не снимал, и теперь уж точно не должен снимать фильм, просто чтобы снять его. Если это не проект, который мне по-настоящему интересен, и если мне не кажется, что кроме меня никто не сможет должным образом всё сделать, я не берусь за него. Мне не нужно работать, лишь бы работать. На данный момент я пишу ещё один роман. Новых фильмов у меня в планах нет.
– Сегодня для творчества доступно множество новых мест – проекты в интернете, интернет-кинотеатры, множество отличных режиссёров и сценаристов работают на телевидении. Интересна ли вам работа в новых или других форматах?
– Мне это интересно, и если появится подходящий проект… Есть продюсеры, которые считают, что из моего романа «Потреблённые» получился бы отличный сериал в духе Netflix или Amazon. Возможно, что-то такое и произойдёт. Было бы интересно. Не знаю, захочу ли я быть его режиссёром, потому что я уже почувствовал себя постановщиком, когда писал книгу, и снова делать это мне не нужно. Посмотрим.
– Вы говорили, что любите снимать короткие фильмы. Что вам так понравилось в более длительном повествовании в виде романа, что вы захотели написать ещё один?
– Определённо, написание романа очень сильно отличается от написания сценария. В обоих случаях пишешь, но работа очень разная, и мне очень понравилось писать роман. Это очень рассудительный процесс, более приватный, чем создание фильма. В романе можно делать много вещей, которые в фильме невозможны.
Оригинал: http://collider.com/david-cronenberg-maps-to-the-stars-interview/
Шикарное интервью. Спасибо за перевод!