Богатая корейская семья, проживающая в Лос-Анджелесе, никак не может понять, чем болеет их новорождённый сын. Смекнув, что недуг малыша имеет сверхъестественный характер, они обращаются за помощью к известной шаманке Хва-рим, которая сообщает, что на их дитя наложено проклятие под названием «Зов могилы».
Всему виной мстительный дух их предка, и потому глава семьи распоряжается перенести могилу родственника, дабы умилостивить его. Хва-рим подключает к делу мастера по фэн-шуй Ким Сан-дока и гробовщика Ёен-гына, но процесс обычной, казалось бы, эксгумации осложняется неприятным сюрпризом: под гробом старика обнаруживается ещё одно захоронение.
Несмотря на то, что Южная Корея – восточноазиатская страна, в ней с удивительной прочностью прижилось христианство. Авраамическая религия, проникшая на территорию Кореи в XVIII веке, не вытеснила полностью традиционный буддизм, но внезапно стала очень популярной. Правда, многие жители до сих пор считают её чуждой, и некоторые постановщики в своих картинах полемизируют с заветами христианства, как, например Ли Чхан-дон в «Тайном сиянии».
Режиссёр Чан Джэ-хён давно интересовался теологическими вопросами в родной стране и ещё в 2015 году снял мистический хоррор «Чёрные священники», главными героями которого были католики. И вот настала пора вскрыть более глубокий культурный строй и поведать всему миру об одном из древнейших национально-религиозных течений – шаманизме.
«Проклятие “Зов могилы”» часто сравнивают с «Воплем» На Хон-джина. Сценарий фильма 2016 года затрагивал схожие темы: шаманизм и проблемные отношения Кореи с Японией, чьими силами Корея была оккупирована с 1910 по 1945 годы. Несмотря на годы, корейцы продолжают ощущать тягостное наследие прошлого и помнят авторитарную политику Японии, включавшую жёсткую дискриминацию по национальному и культурному признакам.
Неудивительно, что главным Злом в данной картине выступает дух японца, именуемый Кицунэ. Так в японском фольклоре именуют лисицу-ёкая, которая обладает сверхъестественными способностями и легко может превращаться в других животных или человека. Однако Джэ-хён не пытается построить сценарий на примитивной максиме «во всём виноваты оккупанты», а хочет взрастить на почве давней национальной травмы хитро закрученную историю, способную превратить картину в модный «возвышенный хоррор».
Откровенно говоря, симбиоз жанрового и аналитического кино, способного в равных пропорциях увлечь поклонников киноужасов и предоставить обильную пищу для философствующей части аудитории, ему удаётся средне. Картина не всегда придерживается рамок органичной целостности, поскольку чётко делится на сегменты, которые неважно сочетаются друг с другом. Особенно хорошо эта разрозненность ощущается, когда режиссёр начинает слишком мудрить с сюжетом и внезапно увлекается рассказом о трагедиях прошлого и их влиянии на современную жизнь.
Другое чрезмерное авторское увлечение – изображение того самого древнекорейского шаманизма. Можно с уверенностью сказать, что сегменты, изображающие ритуалы неспешно, обстоятельно и в мельчайших подробностях, очень любопытны с антропологической точки зрения и почти наверняка придутся по вкусу людям, изучающим культурные особенности разных стран.
Правда, здесь режиссёру следует отдать должное: он в течение года работал с настоящими гробовщиками, присутствовал при эксгумациях и перемещениях захоронений, проводил массу различных исследований. Замысел фильма у него тоже родился после ярких впечатлений юности, когда ему пришлось наблюдать лично за столь удручающим процессом.
«Однажды я увидел могилу, которой было более 100 лет, – рассказывает Чан Джэ-хён. – Её переносили в сельском районе, где я жил, когда был молод. До сих пор хорошо помню цвет и запах грязи, которую извлекают при рытье могил, и вид людей, совершающих обряды перед работой. Я ощущал очень сложные эмоции. Мне было страшно и любопытно, и моё сердце колотилось. С тех пор у меня появился фетиш на гробы».
Но в данном случае столь тщательный подход имеет и обратный эффект – длительные эпизоды обрядов порой начинают утомлять, учитывая их обилие и продолжительность. Желание Чан Джэ-хёна вовлечь тебя в процесс порой обращается в скуку, поэтому с нетерпением ждёшь, когда персонажи закончат свои ритуалы и приступят к новым расследованиям, а сценарий – к загадкам и сюрпризам.
Тем не менее, ряд огрехов не отменяет того, что снято кино качественно, добротно и любопытно. Одно из несомненных его достоинств – сознательный отказ постановщика от злоупотребления компьютерной графикой в пользу изобретательных практических эффектов, что лишь придало картине особого шарма.
Сам режиссёр объяснял это так: «Было очень много технически сложных сцен. Я старался снимать фон и объекты, по возможности избегая компьютерной графики. В случае с фотографиями призраков мы намеренно размывали их после того, как настоящие актёры пробыли в гриме в течение шести часов. Оккультный жанр близок к реалистическому фэнтези. Несмотря на то, что съёмки были трудными, зрители чувствовали, что всё было по-настоящему, и актёрам также предлагалось играть, глядя на реальный фон или реквизит».
Таким образом, искреннее стремление Джэ-хёна погрузить аудиторию в оккультную аутентичную атмосферу, заставить прочувствовать принадлежность к чему-то первобытному становится главным козырем всей картины, что выделяет её из масс бессмысленных страшилок-однодневнок. И благодаря такому авторскому подходу фильму легко можно простить недостатки. Не каждый день появляются хорроры, чьи создатели проводят полноценные исследовательские работы, жаждут расширить культурный кругозор зрителей и при этом не манипулируют примитивными (и давно неэффективными) жанровыми клише.
