Любому направлению в искусстве приходит конец, когда по следам первопроходцев стройным маршем выступают подражатели – благодарные ученики, модники, любители всего, что «проверено кассой» и иже с ними – в итоге от магистрали остаются одни лишь дорожные знаки на пустом поле. Слэшер этой участи, увы, не избежал.
В 1974-м канадский режиссёр Боб Кларк снял ленту «Чёрное Рождество», заложив основы слэшера: праздник – символическая дата для развёртывания сюжета, пугающие анонимные звонки, субъективная камера – взгляд глазами убийцы, жертвы – преимущественно молодёжь – гибнущие по одиночке, саспенс, минималистичный саундтрек. В том же году Тоуб Хупер в своём родном Техасе поочерёдно «казнил» бензопилой пяток незадачливых ребят. Джон Карпентер взял приёмы и сюжетные ходы у Кларка, маску – у Хупера, написал свой лучший саундтрек и всё это умело соединил в «Хэллоуине», который стал квинтэссенцией жанра.
Первым дурным предзнаменованием стала «Пятница, 13-е», где вместо атмосферы – динамика, вместо стиля – мораль, так что герои-развратники погибают и спасается лишь пай-девочка, а в конце вместо напряжения (убийца всё ещё на свободе!) – пресное «это всего лишь сон». Попытка ввести в слэшер маньяка с человеческим лицом с треском провалилась, поэтому в продолжениях «Пятницы, 13-го» авторы поспешили воскресить сына миссис Вурхиз и нацепить на него маску.
Однако по-настоящему тревожный звонок поступил в 1981-м году. Символично, что незнакомец звонил из Канады. Речь о фильме «Мой кровавый Валентин».
Чтобы не ходить вокруг да около: фильм бездарен. Чего стоит один только сюжет: в провинциальном городке двадцать лет назад в день Святого Валентина с бригадой шахтёров происходит несчастный случай. Единственный выживший, Гарри Уорден, сходит с ума. Ровно через год он сбегает из психиатрической клиники и мстит контролёрам шахты, из-за беспечности которых и произошла трагедия – вырезает их сердца и оставляет зловещее послание: «никогда не отмечать день Святого Валентина».
Девятнадцать лет спустя компания молодых шахтёров с подругами собралась 14-го февраля нарушить завет Гарри Уордена и устроить празднество не где-нибудь, а в шахте. И заверте…
Затея соотнести кровавую вереницу тел с розовыми валентинками сомнительна. Кларк и Карпентер, помещая хоррор в Рождество и Хэллоуин, тем самым возвращали датам, потерявшим сакральный характер, их мистическое наполнение. Но с днём Святого Валентина, который массовым и религиозным сознанием воспринимается как исключительно светская традиция, такой трюк не срабатывает.
Образ убийцы – мужчина в чёрной спецовке и промышленном противогазе – как будто взят из пионерских «страшилок». Тривиальна, конечно, не визуальная сторона образа, а его трактовка. Те же Хупер с Карпентером понимали маску как лицо: снимешь – и под ней истинная маска физического и психического убожества, даже без намёка на индивидуальность. Потому-то авторы «Техасской резни бензопилой» и «Хэллоуина» на маске не особо акцентировали внимание – Карпентер делал упор на общий план, Хупер на продолжительность кадра, точку съёмки и свет – ведь у них маска становилась портретом героя, а сам маньяк – выражением непостижимого зла. Джордж Михалка, режиссёр «Моего кровавого Валентина», напротив, не скупится на средние и крупные планы – кто же, дескать, скрывается под противогазом? Уж не тот ли психопат, вернувшийся в свою шахту? Чтобы избежать однозначности ответа, Михалка добавляет банальный любовный треугольник – главная героиня интересует не только нового задорного парня, но и угрюмого бывшего. Вопрос на миллион: кто из них двоих в первой половине дня работает шахтёром, а во второй – шахтёром-душегубом?
Всё это еще можно было бы стерпеть, если бы режиссёр умел грамотно пользоваться инструментами хоррора – нагнетать напряжение, уплотнять и разряжать время, играть с пространством. Например, слэшер любит, когда используют переднюю часть кадра: это создаёт впечатление, что за жертвой подсматривают. За исключением сцены в раздевалке, когда на одну из девушек падают костюмы, Михалка режиссурой не блещет. Запугивание валентинками с угрозами и коробками с человеческими сердцами вместо печенюшек, – попросту смехотворно. От самого по себе тяжёлого дыхания а-ля Майкл Майерс мурашки по зрительским спинам не побегут. Важно соблюсти длительность кадра глазами убийцы – не затянуть и не обрезать раньше времени. То же самое можно сказать и о выборе момента, когда полиция или другой возможный спаситель отправляются на помощь немногим выжившим. В «Моём кровавом Валентине» шериф с подмогой отправляется к ребятам за полчаса до конца фильма, но сокращение расстояния между ними показано неряшливо, условно, от чего напряжение, если оно у кого-то и было, пропадает напрочь.
«Мой кровавый Валентин» наглядно иллюстрирует, почему слэшер был обречён. Кларк и Хупер фактически наметили все немногочисленные приёмы жанра, безличное воспроизведение которых не приведёт ни к чему, кроме клише, тривиальности или экстравагантным, но необоснованным придумкам. Впрочем, через три года после выхода «Валентина» в свет талантливый автор хорроров Уэс Крэйвен, совместив реальность со сновидением, создаст уникальный слэшер «Кошмар на улице Вязов». На большое многообразие слэшер, увы, оказался неспособен. Оставалось только высмеять его, что и сделал Крэйвен в «Крике».
В «Пятнице, 13-й» сумасшедший Ральф говорит: «Если вы останетесь, вы все обречены». По-моему, хорошее предостережение для тех, кто намертво вцепился в однажды открытую форму.
