Какая-то в державе датской гниль!
Кинопостановка самой известной в мире трагедии, до сих пор позволяющая нам гордиться тем, что лучший из Гамлетов говорит на русском языке в переводе Бориса Пастернака. Не то чтобы советскому кинематографу требуется доказывать свою культурную состоятельность, но если вдруг потребуется предъявить что-нибудь на суд истории, то в первых рядах пойдёт этот чёрно-белый шедевр про горе от ума, который считается киноклассикой, является киноавангардом и рассказывает о своём времени даже больше, чем о Шекспире.
Министр культуры Екатерина Фурцева долго не позволяла постановку: кому нужен этот ваш безвольный и слабохарактерный датчанин, когда космические корабли бороздят просторы Большого театра? Спас очередной юбилей, которые всегда любили в России, – 400 лет со дня рождения (спасибо, что не смерти) Уильяма Шекспира. Но мадам министр требовала снимать в цвете, чтобы зритель как следует разглядел костюмы и декорации, на которые потрачены народные деньги. «Рамки надо бы побогаче», – как говорили в другом известном фильме.
Режиссёр Григорий Козинцев, который поначалу вообще планировал снимать актёров в современной одежде и, возможно, с сигаретами «Друг», дерзко проигнорировал распоряжение правительства. Благодаря его упорству восторжествовал строгий минимализм, театр светотеней, где всё выкручено до предельного контраста: чернота, из которой слеплена большая часть происходящего, и вклинивающийся между её слоями слепящий белый.
Макет замка Эльсинор строили в Эстонии, подальше от средней полосы, чтобы избежать любого намёка на славянское посконное и домотканое. Тяжёлые грозовые тучи и тревожные волны снимали на Баренцевом море. Дмитрий Шостакович, постоянно сотрудничавший с Козинцевым, написал мрачный музыкальный шторм, вторящий взрывам философских и драматических сверхновых в космосе «Гамлета» и сбивающий с ног всех, кого не успел по какой-то причине добить видеоряд и актёрская игра.
Юная Анастасия Вертинская героически лежала утопленницей в ледяной ноябрьской воде, едва не схватив воспаление лёгких. Относительно начинающий артист Иннокентий Смоктуновский раздражал режиссёра тем, что постоянно уходил куда-то в себя. Зато потом, когда вышел и открыл рот, фильм моментально получил международную известность, хотя многие до сих жалуются, что принц датский получился нервным ленинградским интеллигентом 60-х годов.
Козинцев впоследствии передумал раздражаться на Смоктуновского и писал: «Он поражает меня загадочностью своего творческого процесса – его нельзя объяснить. С ним нельзя работать, как с другими актёрами, его нельзя подчинить логикой, ему надо дать жить».
Жизнь Смоктуновского в «Гамлете» принесла актёру международное признание, пародийную роль в комедии «Берегись автомобиля» Эльдара Рязанова и почётную обязанность сыграть Ленина следующим пунктом в фильмографии. Ленина он честно отстрадал, после чего его оставили в покое и позволили нести свою природную странность высокого регистра туда, где требовались потусторонние глаза, а не строить коммунизм.
А «Гамлет»… Что «Гамлет»? Как все. Умер, похоронили, стал прахом. Стал бессмертным.
По всей видимости, если понятие кинематографического совершенства вообще существует, искать его надо именно среди этих ползущих под Шостаковича длинных теней.
