«Отца Сергия» Лев Николаевич Толстой написал в поздние годы, после душевного перелома, или, лучше сказать, метанойи (перемена ума). Отныне прежняя светская жизнь опротивела Толстому. Как он писал, пред ним открылся хаос бытия. Жил человек, а потом умер. Зачем жил? Бог весть!
Писатель обратился сначала к философии, но там встретил полный разброд и шатание – никто не знал истины, но каждый призывал к ней. Поначалу его душа успокоилась в религии. Но чем больше проходило времени, тем яснее Толстой понимал то расхождение между светлыми и глубокими заповедями Христа и внешней обрядовостью. Писатель занялся изучением Евангелия, заново переводя с древнегреческого. Он хотел донести до людей ту истину, что открылась ему в учении Христа.
Само собой, ставить по Толстому фильм – ответственное дело. А в 1918 году это был ещё и своеобразный вызов новому тогда искусству кино. Способно ли оно с конгениальной литературе глубиной передавать метания человеческой души, внутреннюю жизнь персонажа? Ведь в кино нет спасительного авторского текста, а в его немой период почти не было и диалогов.
Фильм Якова Протазанова появился поистине в своё время. На сломе эпох, на краю обрыва, при падении старого миропорядка и воцарении нового. Особенно это касается нашей страны, ведь создание «Отца Сергия» заняло два года – от последних месяцев царской России через временное правительство до самого рождения советской власти. Выдающийся философ Фридрих Ницше по поводу слома рубежа эпох писал, что для него всегда характерен нравственный кризис, упаднические настроения, дезориентация. «Бог умер», – провозглашал великий философ.
Экранизация повести Л. Н. Толстого передаёт духовные искания самого автора, его разочарование в светской жизни. Князь Касатский переживает духовное потрясение, разочарование в той жизни, которую вёл. В поисках смысла существования человека он обращается к религии и становится монахом. Но и в монастыре он сталкивается с миром, от которого бежал. Обмирщение монашеской жизни кажется князю необратимым процессом, оттого он удаляется из монастыря, чтобы жить отшельником. Но скоро слава о нём, как о необыкновенном старце разносится по России, и вот уже рядом с его жилищем селятся другие монахи, мечтающие, чтобы он был их руководителем. Он переживает искушение плоти, после чего считает себя падшим человеком и во искупление греха идёт странствовать по России.
Благодаря контексту, тому временному рубежу, в который появилась эта ныне классическая экранизация, история князя Касатского приобретает социально-политическое измерение. Это же история России, переходящей из агонии царской власти к светлому будущему, где вся власть – Советам, а земля – крестьянам. Знаменательно, что во все дни существования Советской империи, даже в самые богоборческие годы, эта картина никогда не запрещалась, а в 1978 году даже появилась новая экранизация.
Конечно, советские критики и партийное начальство не могли не чувствовать критического заряда писателя и режиссёра, направленного против великосветского общества, классового разделения и расслоения. Однако фильм Протазанова никогда не был в фарватере советского искусства экрана, а скорее был кинематографическим попутчиком привычным соцреалистическим произведениям о производственных успехах трудящихся и строительстве нового светлого будущего.
Уже ретроспективно, смотря почти через 100 лет этот немой фильм, нельзя не обратить внимание, как резко он отличается по своему художественному уровню от предшествующих, да отчасти и последующих немых фильмов своего времени и своей страны. Поражает не только сияние чёрно-белого изображения, по меткому определению кинокритика Сергея Кудрявцева, замечательного свойства чёрно-белого кино в гораздо меньшей степени устаревать, нежели кино цветное. Но радует и тонкая, нюансированная игра актёров, без выпученных глаз, заламывания рук, театральных поз. Кино сознаёт само себя, своё отличие от театра, литературы и учится показывать историю по принципу наблюдения за реальной жизнью. Киноглаз уже появился, но не вполне открылся.
Иван Мозжухин психологически точно, опережая своё время, интуитивно выходя на кинематографическое представление героя, играет сложную роль князя Касатского, альтер эго великого писателя. Как и гениальный автор, персонаж однажды переживает мировоззренческий кризис, в результате чего прозревает, подобно евангельскому слепому, исцелённому Христом. Он понимает, что человек живёт ради умножения добра, во исполнение воли бога. Прозрев, он уже не может вернуться к прежней жизни. Он становится монахом, самым искренним, кающимся. Известные ритуалы при пострижении в монахи для него не просто традиция, а живое содержание, сама форма жизни. Как искренне он отрекается от себя, уподобляя своё распластанное на полу тело плоти Христовой! С каким благоговейным страхом он подходит к игумену, который должен быть для монаха образцом во всём! Мозжухин остаётся сдержан, ничего лишнего, а, напротив, скупые выражения эмоций. Но лицо, а именно глаза уже светятся нетварным светом. Он вовсе не актёр, что-то там изображающий на камеру. Это именно князь Касатский. Он становится им, отказывается от своей личности, наполняя душевную пустоту страданиями князя. Система Станиславского, тогда лишь возникшая, впервые с такой силой воплощается в кино. Пожалуй, даже сам Станиславский сказал бы: «Верю».
Яков Протазанов детально и скрупулёзно анализирует мельчайшие нюансы, тончайшие струны души Касатского. Герой борется с самим собой, умерщвляет плоть, по примеру средневековых подвижников, но в итоге не способен преодолеть искушения мира. В этом фильм Протазанова смыкается с не столько «Последним искушением Христа» Никоса Казандзакиса, сколько с религиозными притчами Луиса Бунюэля, его фильмами «Назарин» и «Симеон-столпник». Идёт поиск духовной опоры в современном мире, в том числе горькое осознание, что нельзя просто закрыться от людей. Искушение идёт из души подвижника. Это главное испытание веры на пути обожения. И не каждому дано пройти дорогу до конца.
Финал фильма – торжество народной правды и мудрости. Задолго до неореалистов Протазанов вслед за гениальным Львом Толстым обращается к простой крестьянской жизни, видя в ней идеал, а в душах крестьян – покой и порядок. «Отец Сергий» – как бы житие наоборот, где праведник не побеждает мир, а принимает его. Он использует свои таланты для помощи людям, наставлении их в нравственности и исцелении болезней и скорбей. По мысли Толстого, это намного важнее презрения к миру святых анахоретов ради ограждения себя от соблазнов.
Возможно, в этом и заключалось то главное, концептуальное отличие учения Толстого от позиции православной церкви, канонизировавшей исключительно бежавших от людей пророков и праведников, пусть это иногда и кажется проявлением гордыни.
