Берлин слезам не верит
Берлин словно окутан лёгкой дымкой, в отблесках холодного лета с тягучими рассветами, паром изо рта, сбивчивыми обрывками чужой иностранной речи; город кажется чужим любому, кто смотрит на него. Режиссёр Кейт Шортланд родом из Австралии – Берлин ей удаётся показать глазами любого, кто попадает в него впервые: отстранённый взгляд приезжего в её новом фильме «Берлинский синдром» – история чужих в чужом городе, которая балансирует от триллера до мелодрамы, не проваливаясь ни в один из жанров целиком.
Так же отстранённо на город смотрит и её героиня – австралийка Клэр (Тереза Палмер), молодой фотограф с большим рюкзаком за плечами. Она путешествует одна, фотографирует города, которые хочет почувствовать, потрогать, поболтать с людьми на улицах. Она не знает Берлин, не знает языка, но Берлин ей, очевидно, нравится сразу – она долго любуется улицами, закатами, сидит в кофейнях, рассматривая получившиеся снимки на фотоаппарате. Берлин – не романтичный Париж, но – до поры до времени. Пока она не встречает на пешеходном переходе Его. Энди (Макс Римельт) – школьный учитель, который неплохо говорит по-английски, угощает Клэр клубникой и ведёт её на прогулку по иному, загородному Берлину. Чем закончится это романтическое знакомство, гадать долго не приходится – проскочившая искра в итоге заканчивается любовной сценой у Энди дома. Наутро Клэр обнаруживает, что заперта в квартире нового знакомого.
«Берлинский синдром» родился из повести писательницы Мелани Йоостен, которая в своё время произвела на Шортланд довольно сильное впечатление. Где-то это действительно похоже на сказку о прекрасной девушке, которую заточают в башне, но реальность куда страшнее сказок, да и романтизация таких историй вряд ли возможна. Клэр обнаруживает, что Энди, который знает её буквально один день, пожелал обладать ею в полном смысле этого слова – он запирает её в своей крепости, откуда некуда бежать, да и если кричать, то никто не услышит: в доме, как выясняется, больше никто не живёт. В этой старой обветшалой пятиэтажке нет других соседей, а дверь закрывается на плотный засов. Клэр осознаёт себя пленницей, но не может до конца понять, как же это вообще могло произойти и почему именно с ней.
Всё, что будет происходить далее – не возможно ожидаемые сцены насилия или издевательств коллекционера над новой жертвой, а куда более острое действие, пропитанное безысходностью затхлого воздуха запертой на все замки квартиры и преломления героини в этой реальности. Единственное действие, которое она совершает сразу же – попытка разбить окно, – кончается разве что сквозняком на кухне. В дальнейшем она несколько раз попытается бежать, но буквально через несколько довольно мучительных сцен, кажется, ломается окончательно. Её лицо в кадре меняется тоже – стареет, глаза гаснут, морщины и мешки под глазами превращают её в заключённую.
Энди, её хранитель, Чудовище из башни, уверяет её в своей любви; он буднично продолжает жить, посещать школу, магазины, вечеринки коллег с работы. С Энди, очевидно, не всё в порядке – дружеское похлопывание по плечу коллеги по работе, которая случайно в учительской взяла его чашку вместо своей, он усердно отмывает с кожи мылом. С Энди ещё не всё в порядке потому, что вскоре Клэр поймёт: она в этой квартире была далеко не первой.
Эстетика кадра «Берлинского синдрома» хороша сама по себе – холодные оттенки, подступающая зима, а потом и наступающий Новый год в городе, где все, как кажется, немного одиноки, долгие молчаливые планы, да и вообще почти полное отсутствие диалогов. Это почти скандинавское кино снято австралийским режиссёром, что, возможно, удивит – на фестивале «Санденс», впрочем, фильм был номинирован на гран-при в разделе «Драма» программы «Мировое кино», но победил в этом году куда более откровенный и жуткий «Случай в отеле “Ник Хилтон”» смешанного германо-шведско-датского производства.
«Берлинский синдром» – кино куда более женское, медитативное, тягучее; от него прохладно, но жуть в этом случае не на поверхности, а где-то чуть глубже, как бывает, когда заходишь в холодную воду и в какой-то момент коченеют ноги. Впереди неизвестность – будет ли Клэр бороться за свободу, если в какой-то момент обнаруживаешь её, миролюбиво жарящую на кухне яичницу мужчине, который скоро вернётся с работы, или играющую с собакой, внезапным подарком на очередной праздник?
В одной из сцен Энди внезапно пропадает на несколько дней аккурат после Нового года, когда отопление в его старом доме отключено. Клэр ждёт его, уже почти ни на что не надеясь и замерзая, а когда он всё же возвращается, обнимает его так, будто уже полностью ему подчинилась. Пресловутый «стокгольмский синдром» или уловка? Ответы в загадочной женской душе тоже где-то чуть глубже, но они непременно всплывут на поверхность. Женщины чуть более непредсказуемы, чем некоторые, даже очень нездоровые мужчины. На финал этой истории Берлин будет смотреть так же отстранённо, как и в самом начале смотрела на него чужестранка Клэр – город, в котором случилась очередная мини-драма, проснулся и живёт своей жизнью дальше.
