1930-е годы. СССР, город Унчанск. Начальник опергруппы Иван Лапшин – человек слова и дела. Он суров, но справедлив. Посвящая всего себя работе, мужчина забывает о личной жизни. Когда же он, наконец, влюбляется, оказывается, что сердце его избранницы принадлежит другому.
– Какая тут психология! Душегубы.
(Из фильма «Мой друг Иван Лапшин»)
Четвёртый полнометражный фильм Алексея Германа снят по повести его отца Юрия. Произведение могло оказаться и драмой о любовном треугольнике, и приключенческо-детективной лентой, но авторы проекта, в числе которых особенно стоит отметить сценариста Эдуарда Володарского («Свой среди чужих, чужой среди своих», «Моонзунд»), решили иначе. Они смешали оба этих направления, уделив в картине особое внимание духу времени.
Действительно, и рассказчик, густым баритоном, буднично, по-добрососедски вводящий зрителя в курс дела, и чёрно-белое изображение, в редкие мгновения вдруг превращающееся в цветное (режиссёр говорил, что «делали, как получится», что, конечно же, не так – этот приём служит решению художественных задач), и манера оператора Валерия Федосова (сериал «Противостояние», «Левша»), снимающего на короткофокусный объектив и часто использующего общие и длинные планы (его камера хаотично перемещается в пространстве, будто бы исподтишка подглядывая за героями), а также великолепные актёрские работы Андрея Болтнева, Андрея Миронова и Нины Руслановой делают из рассказывающей о событиях почти столетней давности истории правдивую ретроспективную повесть, искреннюю и меланхоличную.
Две основные сюжетные линии намечены пунктиром. Следуя неписаным законам гиперреализма – пропуск объективной реальности сквозь призму авторских эмоций, присутствие при внешней простоте стойкого привкуса загадочности и неопределённости, демонстративный акцент на внешнем, показная отстранённость демиурга от своего творения, – Герман пишет многомерную картину, в которой незначительные, казалось бы, детали выходят на первый план, а важным элементам нарочито не придаётся значения.
Активно работая со светом и тенью, искусно состаривая плёнку, вкладывая в уста героев вроде бы не связанные между собой фразы, постановщик экстраполирует жизненный опыт в опыт профессиональной деятельности и признаётся в любви к людям, рядом с которыми прошло его детство.
Это, впрочем, не помешало некоторым критикам обвинить автора в дегероизации эпохи. Но вряд ли такие утверждения верны. Ведь правды в ленте больше, чем вымысла: грязное, внушающее ужас полуразвалившееся здание, в котором происходят кульминационные финальные сцены, на момент съёмок на самом деле было настоящим жилым домом, а одежда, которую носили все участники массовки, – аутентичной.
Но важно даже не это. Проходя по границе между совершенной истиной и утрированием, Алексей Герман выстроил повествование в соответствии со своим видением, однако при этом не стал искать в истории правых и виноватых. У него и преступник Соловьёв (Юрий Помогаев), и стоящий на страже закона Лапшин (Болтнев) – попавшие в непростые условия жизни обычные люди. Которые имеют слабости и недостатки.
Выразителен и мир Унчанска. Сгорбившиеся бараки, осыпающий полупустые улицы пепельно-серый снег, тесные комнатушки коммуналок, растворяющиеся в густом тумане мощные стволы вековых деревьев рисуют портрет эпохи не хуже, чем вроде бы случайно (на самом деле – совсем не случайно) выхваченные камерой Федосова лица обывателей маленького городка: жалкие, чумазые, счастливые, румяные, с тяжёлым взглядом и ничего не понимающие.
Мелкие детали складываются в почти документальную хронику – герои превращаются в реально существующих людей; именно так бы они выглядели, если бы жили на самом деле. Импликация читается не сразу, однако при более скрупулёзном рассмотрении становится понятно, что, например, за внешней наивностью и даже некоторым фиглярством давнего приятеля Лапшина, писателя и журналиста Ханина (Миронов) скрывается человек-кремень. Таков и сам Лапшин. Только проявляется это в нём иначе: в решительных поступках, во вроде бы беспристрастном взгляде и скупом языке тела.
Андрей Болтнев, для которого роль в картине Германа стала лишь второй в большом кино, играет начальника уголовного розыска. Жизнь не слишком балует милиционера Лапшина: у него нет своей семьи, а тяжёлые трудовые будни скрашивают разве что вечерние посиделки с соседями по коммунальной квартире. Дни Ханина не слишком отличаются – совсем недавно он потерял жену, а потому апатия и депрессия стали его привычными спутниками.
Взаимоотношения двух мужчин – пример настоящей крепкой дружбы, прошедшей проверку временем и расстоянием. Казалось бы, образовавшийся после приезда Ханина любовный треугольник, в который оказались вовлечены он, Лапшин и актриса местного театра Наташа Адашова (Русланова), должен серьёзно пошатнуть доверие между товарищами.
Но дружба оказывается для мужчин важнее обстоятельств. А суровый быт становится дополнительным стимулом – дружба расцветает не благодаря, но вопреки. В непростых условиях, когда наилучшим образом проявляется человеческое «я», становится видно, кто есть кто.
Как это часто бывает, противовесом жизненных невзгод становится теплота человеческих отношений; её простоватое обаяние и хрупкая красота. Когда не «ты – мне, я – тебе», а «мы вместе». Но в таких условиях личное почти погибает под натиском общего. Потому и трагедии героев, о которых бы кричали в мире современном капиталистическом, в условиях коллективизации и социализации сжимаются до микроскопических размеров, превращаются в ничего не значащую погрешность, которой зачастую можно пренебречь.
Люди не замечают, или делают вид, что не видят, или не могут распознать проблемы своих друзей и близких. Так, готовясь к роли проститутки в местном театральном представлении, простодушная, но искренняя Адашова встречается с представительницей древнейшей профессии. Их диалог, как, впрочем, и многие другие в фильме, сбивчив, в нём остро ощущается комедийное начало, но ещё больше в разговоре двух взрослых женщин тотального непонимания друг друга.
Противостояние обезоруживающих своими непринуждёнными репликами и пугающих каменными лицами героев у Германа строится в чётком соответствии с подобием того, как одна эпоха сменяет другую – не обходится без убийств, страстей, жалости, боли, тихой тоски и сожалений. Вышедшая в середине 80-х картина имела проблемы с советской цензурой. «Мой друг Иван Лапшин», с одной стороны, обозначил светлый и долгий путь, который был уготован Советскому Союзу. С другой, в своей постановке режиссёр осторожно, но недвусмысленно рассказал о разочарованиях, которые постигли людей нового поколения. Показательно, что впереди, в 90-х, страну ждала ещё одна перестройка.
Как и в случае с приходом к власти большевиков, на месте разрушенных зданий попытались возвести новые, более современные и модные. Строили быстро, не отвлекаясь ни на что. Деревья вырывались с корнем, люди уходили с ужасными воплями. Но стройка вновь завершилась расплывчатым фатальным ничем, и вместо светлого будущего народ получил очередные бесполезные обещания. Мрачные несчастия незаметно превратились в глупую ошибку судьбы, в бессмысленную и пошлую фарсовую обыденность. Оказалось, что прошлое для людей самой большой в мире страны всё ещё значит намного больше, чем настоящее и будущее. Зато, как и в фильме «Мой друг Иван Лапшин», трамваев (домов, заборов, дорог, автомобилей) вокруг стало больше.
