Безумная сказка
В своей дебютной ленте Николас Пеше рассказывает зловещую историю о совершенно тронутых людях, удачно изображая нечто омерзительное, возмутительное и скорбное. Удивительно и то, что режиссёру удается показать зло живописным. И это пугает. «Убейте меня или примите таким, как есть, ибо я не изменюсь», – заявлял извращённый вольнодумец Маркиз де Сад. Громкая фраза полноценно отражает сущность «Глаз моей матери», пропитанных смертельным сюрреализмом и глубокой тоской.
Мать, бывший хирург, препарирует с маленькой дочерью Франциской животных и тем самым учит её не бояться смерти. Их мирное существование нарушает незнакомец Чарли. Вооруженный мужчина просит женщину воспользоваться туалетом, но как только проникает в дом, зверски убивает женщину в ванне.
Сначала кажется, что это ещё один фильм из разряда home invasion (поджанр о вторжении), но не тут-то было. Отец Франциски возвращается домой после работы и мстит: берёт в плен проходимца и заковывает его в цепи в сарае. Угрожающий тон сцены, как и всей картины, напоминает тихий ужас «Забавных игр» Ханеке и «Психо» Хичкока. Николас Пеше обыгрывает внезапный страх изящно, отказываясь от любого открытого показа террора. Режиссёр создаёт ощущение, будто мы наблюдаем за внутренней тревогой персонажей.
Николас Пеше показывает, что красота тесно связана с насилием и переживанием страха. Сюжет, главная тема которого – смерть и одиночество, – разделён на три скупых части: «Мать», «Отец» и «Семья», и последний акт смотреть труднее всего. В каждой главе зритель следит за взрослением ребёнка, который вмиг остаётся один на один с жизнью на ферме. «Глаза моей матери» сопоставимы с классическим хоррором «Техасская резня бензопилой», а также с современными «Кровавой жатвой», «Мученицами» и «Ведьмой»: в этих фильмах женские персонажи принимают самые суровые наказания, которые испытывают их тело, душу и веру.
«Глаза моей матери» камерны и почти лишены диалогов – за исключением нескольких сцен, где повзрослевшая Франциска (дебютантка Кика Магалэйс) разговаривает со своими жертвами. Действие качается между сентиментальным и зловещим. Девушка с опечаленным видом бродит по дому, кормит слепого, беспомощного заложника, заманивает к себе невинную девицу из бара и складывает в холодильник куски человечины. Непременно приходят на ум мотивчики хорроров о каннибализме. Пеше замутняет наш взгляд на жестокость, подчас вводя в заблуждение. Автор избегает подробностей привычек героини. Душевные раны впечатлительного дитя или кровавые традиции семьи? Источник агрессии неясен, что, разумеется, может и раздражить, и вызывать любопытство.
«Почему мы?» – спрашивает у маньяка маленькая Франциска. «Вы впустили меня», – отвечает он. Итак, человек впускает в себя сущее зло, которое, как окажется, его поглощает. Позже уже повзрослевшая Франциска убивает беглеца, обнимая его, целуя и нежно нашёптывая о неких истинах. Страдальческая, одичавшая Франциска обладает дурной загадочностью. У девушки по-прежнему сохраняется человеческое стремление к любви, дружбе и созданию семьи, но зло становится её единственным другом.
Страдая от одиночества, героиня одержима мыслью о необходимости общения. Она неустанно молится, обращаясь к покойной матери. Девушка принимает смертельные обстоятельства: она мирится с болью личной трагедии, но, очевидно, кошмар прошлого её не отпускает. Одиночество и слепота ведут к сумасшествию. Ничто так не способствует размышлениям как несчастье, поэтому картина несёт в себе философские начала. Как только девушка остаётся одна, она пытается найти новых жертв для «бесед».
Название у фильма парадоксальное. Мать главной героини работала хирургом-офтальмологом в Португалии, поэтому она демонстрирует дочери операцию на глазное яблоко. Мать рассказывает, что студенты-медики экспериментировали на коровьих глазах из-за их сходства с человеческими. «Всё, что мы видим, проходит через это», – молвит она, держа глаз животного – вероятно, намёк режиссера, что мы наблюдаем за происходящим через иную, не свою призму. Не обходится и без визуальных отсылок к эпизоду с надрезанием глаза бритвой из «Андалузского пса» Бунюэля.
Фрагменты насилия идут вопреки плавной, элегантной эстетике повествования. В конце концов, ужастики могут быть произведением искусства. Каждый кадр киноленты – монохромное полотно. «Глаза моей матери» – мрачное, порой невыносимое кино с персонажами одновременно до ужаса жестокими и холодными, но задумчивыми.
Обстановка и дух истории – корень настоящего ужаса. Правда, отсутствие причинно-следственной связи в предполагаемом садизме даёт повод лишний раз почесать затылок и пожать плечами. Вместо того, чтобы пытаться внести элемент развлечения в зверские пытки, как поступают американские киноделы, либо придать экзистенциальный смысл людским страданиям, как в «Мученицах», история Франциски сбивает с толку. Режиссёр требует нашего внимания, но не даёт оправданий действиям сумасшедшей. Картина аккуратно структурирована, гипнотическая, ритмичная и запутанная – может быть, даже слишком запутанная
Всё размывается, словно после вспышки, и будоражит сознание. Чистой воды артхаус, в котором человек строит будущее на костях и обрывках воспоминаний таинственного и кровавого прошлого. «Глаза моей матери» не показывают ни человеческого мышления, ни пытаются дать социальный комментарий. Здесь живописно переплетаются безумие, фантазия и реальность. Суть фильма существует где-то между кошмаром и киноплёнкой. Есть кино, основная цель которого – угнетение настроения. Стоит спросить режиссёра: зачем? Видимо, чтобы напомнить нам, что мы – люди.
Картине Николаса Пеше с минимальной, но атмосферной музыкой не хватает смелой руки, чтобы уверенно сцапать зрителя и провести его по пути Франциски к просветлению или загниванию. Однако, как утверждал всё тот же де Сад: «Красота – явление простое и понятное, а уродство – нечто чрезвычайное, и извращённое воображение всегда предпочтёт немыслимое и чрезвычайное, а не простое и обычное».
